– Мистеру Карлетону оно тоже не нравится. Он говорит, что Эннис не годится для того, чтобы опекать Лусиллу.
– Чертов нахал! – проворчал сэр Джеффри. – Хотя, конечно, эта работа не для нее, о чем я твержу ей с самого начала!
– Да, ты прав, я тоже так думаю, – согласилась она. – Но, как мне представляется… то есть я совершенно уверена, что мистер Карлетон твердо вознамерился забрать девушку из-под опеки Эннис. Поэтому, кстати, он и уехал в Лондон. Только не упоминай об этом вслух, Джеффри, потому что Лусилла ничего не знает, да и Эннис призналась мне в этом по секрету.
– В своем первом письме, что ты прислала мне после того, как я оставил тебя здесь, ты писала, что не думаешь, будто существует опасность того, что Эннис влюбится в него. Одному Богу известно, чем он притягивает к себе женщин, потому как я еще не встречал столь высокомерного грубияна, как он.
– Признаюсь, он мне тоже не нравится, но, думаю, он вполне способен быть очень милым и любезным по отношению к тому, кого хочет очаровать.
– Господи Иисусе, ты хочешь сказать мне, что он подбивает клинья к Эннис? – с ужасом воскликнул он.
– Тебе это не понравится, но я не знаю, Джеффри. Он не флиртует с ней, он говорит ей гадости, но если при этом не пытается произвести на нее впечатление, то я не знаю, почему он остается в Бате так долго.
– А он нравится ей? – пожелал узнать сэр Джеффри.
– И этого я тоже не знаю, – призналась она. – Глядя со стороны, так не скажешь, потому что они грызутся как кошка с собакой, при каждой встрече; но в последнее время мне все чаще кажется, что Эннис не настолько равнодушна к нему, как хочет показать.
– Ты наверняка ошибаешься! Уж кто-кто, а Эннис просто не может питать нежных чувств к такому типу, как Карлетон. Недаром же его называют самым грубым человеком в Лондоне. Но я ничуть не удивлен, что он пытается очаровать ее: своими похождениями он снискал себе дурную славу, и, как только я узнал, что Лусилла его племянница, меня сразу же охватили дурные предчувствия, поскольку он должен был появиться здесь, а ведь Эннис дьявольски красивая женщина! Но то, что она в него влюблена… нет, Амабель, ты наверняка ошибаешься.
– Не исключено, так оно и есть, дорогой. Но если я не… если она примет его предложение, нам придется полюбить его.
– Полюбить его? – не веря своим ушам, эхом откликнулся сэр Джеффри. – Вот что я тебе скажу, Амабель: ничто на свете не заставит меня дать согласие на этот брак.
– Но, Джеффри! – запротестовала она. – Твоего согласия не требуется! Эннис уже давно совершеннолетняя! И если она решит выйти замуж за мистера Карлетона, она так и сделает, а тебе придется смириться и принять его, если только ты не захочешь порвать с ней все отношения, чего, я уверена, ты не желаешь ни в коем случае.
Он пришел в замешательство, но все-таки упрямо заявил:
– Если она предпочтет выйти замуж за Карлетона, ей придется взять на себя всю ответственность за возможные последствия. Но я уж постараюсь убедить ее в том, что они могут оказаться куда тяжелее, чем она предполагает.
– Ты поступишь так, как считаешь нужным, дорогой, но пообещай мне, что не станешь заговаривать с ней об этом, пока она сама не затронет эту тему. Не забывай, что пока все это лишь наши домыслы! И ты ни в коем случае не должен говорить ничего, что может расстроить ее. Но ты и сам этого не захочешь, когда увидишь ее.
Однако увидеться с сестрой он смог лишь на следующий день, поскольку визит мисс Фарлоу вызвал у той настолько сильную головную боль, что она отказалась принимать еще кого-либо. Не успел доктор заикнуться о том, что опасность инфекции миновала, как леди Уичвуд поняла, что не может запретить мисс Фарлоу навестить Эннис, поскольку та пожелала увидеть Лусиллу, а мисс Фарлоу, к несчастью, встретила девушку как раз в тот момент, когда та выходила из спальни Эннис. Последовала неловкая сцена, поскольку Лусилла, обвиненная в том, что обманом пробралась в комнату Эннис, когда Джарби отвернулась на минутку, с негодованием заявила, что не делала ничего подобного: мисс Уичвуд сама пригласила ее, а что же касается того, будто Джарби отвернулась, то она как была в комнате, так и до сих пор остается там. Получив такую отповедь, мисс Фарлоу немедленно кинулась на поиски леди Уичвуд, в истерике требуя, чтобы ей сказали, почему Лусилле было позволено повидать мисс Уичвуд, тогда как ее, кузину, не пустили даже на порог. Закончилось все тем, что леди Уичвуд, признавая, что обморок, которым пригрозила мисс Фарлоу, может быть, в некотором смысле, оправдан, ответила, что никто не пытается преградить ей доступ в комнату Эннис – разумеется, она может навестить ее! Миледи добавила, что может положиться на мисс Фарлоу в том, что та не станет слишком долго докучать Эннис своим присутствием, как и утомлять ее разговорами. Мисс Фарлоу, все еще прерывисто всхлипывая, заявила, что не настолько глупа, чтобы вести долгие разговоры с человеком, чье здоровье пребывает в столь хрупком состоянии, как у дорогой мисс Эннис. Миледи тоже надеялась на это, хотя ее и одолевали сомнения, и она положила конец визиту через двадцать минут, после того как мисс Фарлоу вошла в комнату, и к этому времени Эннис выглядела так, словно ей грозил рецидив.
– Боюсь, что должна попросить вас удалиться, Мария, – с ласковой улыбкой произнесла леди Уичвуд. – Доктор сказал: не дольше четверти часа.
– О да, конечно! Он совершенно прав! Бедная Эннис очень слаба! Я была просто шокирована, когда обнаружила ее такой бледной и совершенно не похожей на себя прежнюю, но я ей сказала, что совсем скоро она выздоровеет. А теперь я покидаю ее, а она должна постараться заснуть, не правда ли? Вот только перед уходом я задерну занавески на окне, потому что ничто так не раздражает больного, как яркий солнечный свет. Хотя, разумеется, вновь увидеть солнышко после стольких серых и унылых дней очень приятно, да и полезно, как говорят, хотя сама я склонна в этом усомниться. Я помню, как моя дорогая мама говорила, что солнечные лучи губительны для женщины, и она никогда не выходила на открытый воздух без вуали на лице. Что ж, сейчас я должна вас покинуть, дорогая Эннис, но можете быть уверены, что я буду частенько заглядывать к вам, чтобы узнать, как у вас идут дела.
– Амабель, – слабым голосом сказала мисс Уичвуд, когда мисс Фарлоу наконец убралась восвояси, – если ты меня любишь, убей нашу дорогую кузину! Первое, что она сказала, переступив порог, – это что не будет разговаривать со мной, и с того самого момента рот у нее не закрывался.
– Мне очень жаль, милая, но ее нельзя было не пустить к тебе, не нанеся смертельной обиды, – ответила леди Уичвуд, вновь раздвигая на окне занавески. – Но сегодня я больше не разрешу ей войти сюда, так что можешь быть спокойна.
