* * * * *
Братья Скалли надели сухие рубашки, защищаясь от холода летней монтанской ночи в ожидании своей очереди подняться по стволу шахты на поверхность. Остальные мужчины смеялись и шумно разглагольствовали о пиве, которое собирались выпить в «Шпалоукладчике».
Но Дрю Скалли мог думать только о том, что ему удалось пережить еще одну смену и никто не заметил, какой он на самом деле трус.
Рольф Дэвис сидел на вершине кучи камней в подъемной клети, держа на коленях коробку с затупившимися бурами. Дрю поймал устремленный на него благоговейный взгляд, и парни улыбнулись друг другу, когда клеть дернулась и начала движение.
С грохотом, напоминающим выстрел из винтовки, трос подъемника оборвался.
Канат хлестнул горную породу и деревянные балки, устремившись вверх, а клеть полетела вниз, ударяясь о стенки ствола шахты. Мальчик-подручный закричал и продолжал кричать, пока с всплеском не погрузился в горячую как кипяток воду сливной ямы, но эхо криков еще продолжало доноситься, пока и его в конце концов не заглушила плотная черная земля.
Побледневший машинист рудничного подъема девять раз дернул веревку колокола. Над землей в ночном воздухе раздался сигнал бедствия.
Слезы жгли глаза Дрю. Его грудь резко поднялась, когда он втянул в себя разреженный воздух. Испытывая стыд, Скалли отвернулся к стене из земли и камней, где только темнота могла увидеть его проклятую слабость.
Ранее в тот день душный теплый ветер ласково погладил лицо Эрлан, когда та вышла из двойных дверей отеля бок о бок с лавочником Сэмом Ву, отныне ее мужем.
Семеня изящнымишажками, она ступила на покоробленный и скользкий от плевков деревянный настил. Одна из крошечных изогнутых деревянных туфелек зацепилась за неровную доску, и Эрлан споткнулась. Лавочник Ву поддержал жену под локоть, но затем отпустил. До сих пор он не сказал ей ни единого слова.
Эрлан подумала, что муж, вероятно, ведет ее к себе домой, но не ожидала увидеть что-то особенное. Все здания Радужных Ключей были построены из бревен – или серых и побитых непогодой, или свежеокоренных. Конечно же, здесь не будет зеленых черепичных крыш и ярко-красных колонн, напоминающих о ее лао-чиа и обо всем, что она безвозвратно утратила.
Лавочник Ву остановился перед приземистым бревенчатым строением с жестяной крышей, но Эрлан едва взглянула на свой новый дом. На улице собралась тесная группка взволнованных мужчин-китайцев. Некоторые были босыми, другие же носили на пыльных ступнях одни только соломенные сандалии.Закатанные до колен мешковатые шмо открывали коричневые от загара ноги, тощие, как палочки для еды.
Однако никто не проявлял неуважения, открыто пялясь прямо на супругов: собравшиеся лишь украдкой бросали на Эрлан голодные взгляды из-под конических соломенных шляп. Китайцы топтались на месте и шептались, прикрывая рты руками и издавая звуки, похожие на копошение мышей в мешке с рисом: «Красавица! Красавица! Красавица с золотыми лилиями!»
«Может, лучше сразу продать тебя лагерю старателей, ма? – сказал тогда работорговец. – Эти трахальщики шлюх так отчаянно нуждаются в женах, что заберут любую уродину, даже обесчещенную старуху без ножек-копытцев».
Под звон колокольчиков позади Эрлан со скрипом отворилась дверь. Лавочник Ву отступил, чтобы позволить жене первой перешагнуть через порог. Бедняжке пришлось подпрыгивать на золотых лилиях, чтобы подняться на две прогнувшиеся ступени. Эрлан вошла в комнату, переполненную таким количеством вещей, что у неё закружилась голова при одном лишь взгляде на этот беспорядок.
Подсвечники и коробки со свечами. Забитая соломенными метлами бочка, еще одна – с луком. Жевательный табак и свернутый в бухту трос. Жестяные ведра и оловянные ложки. Знакомые вещи, такие как набор костяшек для маджонга и красный шелковый фонарь, и предметы, которые она никогда раньше не видела – плащ из удивительно гладкого желтого материала и коробка чего-то под названием «жвачка от зубной боли».
Полки прогибались под тяжестью выстроенных тесными рядами консервных банок. Покореженный пол был завален деревянными бочонками и тюками мехов. Сквозь маленькое запыленное оконце проникал солнечный свет, озаряющий переднюю часть магазина. Но углы в задней части были погружены во мрак и выглядели так, будто туда не заглядывали годами.
Лавочник Ву кашлянул. Испугавшись, Эрлан повернулась так быстро, что закачалась на золотых лилиях. Ву откинул в сторону изодранное коричневое одеяло, закрывающее вход в другую комнату. Китаянка прошла мимо мужа и ступила в темноту.
Сэм Ву чиркнул спичкой, поднес пламя к лампе, поправил фитиль и чуть не уронил ламповое стекло, когда ставил его обратно.
Супруги находились в кухне со столом, двумя стульями и круглой железной печкой с вытяжной трубой, которая выходила наружу через отверстие в жестяной крыше. Эта комната без окон была узкой, тесной и пропахла вареной капустой. Свисающую с потолка полоску бумаги облепили мухи.
Лавочник Ву повесил лампу на крюк в стене и подошел настолько близко к Эрлан, что если бы глубоко вдохнул, его грудь коснулась бы ее. Китаянка вспомнила о свадьбе и ощущение сухих губ мужа на своих и попыталась не задрожать.
– Ты сегодня ела? – спросил Ву. Он приветствовал ее по китайскому обычаю, но говорил на резком гортанном кантонском диалекте Юэ.
Прозвучавший на образцово правильном мандарине[31] ответ был традиционным:
– Я чувствую себя хорошо.
Лавочник нахмурился и произнес уже на английском:
– Миссис Йорк сказала, что ты умеешь изъясняться по-американски. Какая приятная неожиданность. Пригодится для дела. С настоящего момента ты будешь говорить только на английском, даже со мной. Тем самым сможешь упражняться и совершенствоваться.
«И так тебе не придется напрягать свои деревенские уши, силясь разобрать мой китайский», – подумала Эрлан, но лишь кивнула в знак подчинения.
Он шагнул назад и махнул рукой.
– Садись, пожалуйста. Твои золотые лилии, должно быть, болят.
Лавочник начал выставлять перед ней на стол множество замечательной еды, и к стыду Эрлан ее рот наполнился слюной. Слава милосердной Кван Йин за то, что чужеземные предпочтения ее мужа не распространялись на пищу.
Сэм Ву подкинул дров в огонь. Ему пришлось убрать в сторону вок[32] и бамбуковый котел для варки риса, чтобы поставить чайник кипятиться. Свет фонаря отражался от острого как бритва ножа, лежащего поверх колоды для рубки мяса. Должно быть, муж сам приготовил свадебный ужин, поскольку Эрлан сомневалась, что у него был слуга. Если она нужна лавочнику Ву как кухарка и любовница, то тут с ним точно сыграли злую шутку. Эрлан могла вышить журавлей более изящными стежками, чем на платье, которое он ей дал, могла красиво сыграть на пипе, но была ужасной поварихой, не умеющей толком приготовить даже чашку вареного риса.
