Он вцепился в мрамор так, что пальцы оставили красный след на белом камне. Аббат снова взял его за плечи.
– Вы не должны думать об этом, сын мой… Тело – это только грязь. Душа все освещает и оживляет…
Но Мигель с отчаянием качает головой.
– Ничего нет… падре… – затем снова добавляет: – Ничего… вы увидите… ничего нет!
Входят монахи, капюшоны совсем закрывают их лица. Аббат поднимает Мигеля под руки, ставит на ноги и, поддерживая, отводит.
– Идите, сын мой!.. Страдание ослепило вас… Вот уже шесть месяцев как ваша горячо любимая жена здесь… в мире, который вы не должны нарушать… Нужно возвращаться к жизни…
Обитателям монастыря казалось, что они видят призрак. Мигель де Маньяра уже перестал походить на человека. Тело его совсем высохло, и черные широкие одежды свободно развевались на ветру, точь-в-точь как у привидения, а огромные черные глаза были обращены куда-то в неземное.
Он заперся в замке, по-прежнему обряженном в траурный креп, с занавешенными окнами, и проводил свои дни либо сидя без движения перед большим портретом Херонимы, либо рыдая на ее могиле. Он ни к кому не обращался, не спал, практически не ел. Выходил только глухой ночью и бродил по улицам, с глазами полными слез, поверяя пустым улицам скорбь своего сердца. Дон Мигель был страшно изможден, но по-прежнему очень красив…
Но скоро рассудок его так ослаб, что начались галлюцинации.
Однажды ночью, когда он бродил под церковными стенами, ему вдруг привиделась странная процессия, медленно и бесшумно спускающаяся по улице. Эти люди не молились и не делали ни одного движения – словно плыли по воздуху. Все они были одеты в черное, черные покрывала и капюшоны прикрывали их лица так, что нельзя было видеть их мертвые глаза. Посреди них по воздуху медленно плыли носилки, покрытые черным драпом… Процессия повернула к церкви, и Мигель пошел навстречу, желая присоединиться к поздней церемонии.
– Какого святого вы несете? – спросил он одного из участников.
Могильный голос ответил:
– Мы предаем земле дона Мигеля де Маньяру… Мигель замер от ужаса, волосы зашевелились у него на голове. Он бросился к носилкам и сорвал драп. Ужасный крик вырвался из его груди: он увидел свое собственное лицо…
На рассвете солдаты алькада нашли его без сознания на ступенях церкви.
В другой раз, прекрасной теплой летней ночью, он искал прохлады в апельсиновом саду, недалеко от кафедрального собора. Светлой лунной ночью Мигелю было несколько легче. Усталый, он прислонился к колонне аркады, слушая шелест листвы, журчание прохладной воды и считая апельсиновые деревья. Вдалеке раздался голос сирены, возвещающей полночь, и сразу за ней, чуть ближе, несколько аккордов на гитаре.
Неожиданно из-за деревьев вышла женщина и быстро пошла через сад. Она была маленькая, изящная, и сердце Мигеля забилось быстрее. Эта женщина… она шла походкой Херонимы… точно так: высоко подняв голову, легко и быстро, и с той же самой неповторимой привычкой время от времени слегка наклонять голову к правому плечу…
Мигель бросился бежать. Женщина не обернулась, не ускорила шаг. Она направилась ко входу в собор и вошла в тень… Но ноги отказывали Мигелю, собрав последние силы, он крикнул:
– Сеньора… Прошу вас…
Женщина обернулась. И Мигель увидел усмехающуюся маску смерти. Он издал душераздирающий вой.
– Вам нужно заботиться о своей душе, а не о теле, сын мой.
Над ним склонилось доброе юное лицо священника. Мигель перевел взгляд на портрет Херонимы и тяжко вздохнул.
– Когда вы останетесь один на один с Богом, сын мой, вам придется во всем дать ответ. И если вы хотите однажды снова встретить вашу жену, для этого есть только один путь…..
– Какой?!
– Принесите искреннее покаяние!.. Искупите! И ваша любовь вернется…
Черные глаза Мигеля ожили, на губах появилась улыбка.
– Я ее увижу?..
– Без сомнения… Но дорога будет очень трудной и тернистой.
– Ничто не сможет меня остановить…
Но болезнь прогрессировала. Он впал в неистовство и бесновался так, что это становилось опасным не только для его жизни, но и для всех окружающих. Вся Севилья заволновалась.
Тогда решено было поместить его в клинику Керидада, где для него были созданы все удобства, соответствующие его рангу.
Здесь хорошо заботились о больных, но одновременно это было равносильно смертному приговору…
Смерть все не приходила к Мигелю, и он провел там долгие дни в тяжких страданиях, порой устраивая страшные представления.
Однажды его племянник, юный маркиз де Парада, сын одной из его сестер, Изабеллы, возвращаясь поздно ночью после затянувшегося заседания в трибунале, увидел, как Мигель, облаченный в рваные одежды цвета грязи, направляется к площади, где обычно казнили приговоренных. Он последовал за ним. Мигель забрался на эшафот и стал снимать труп мужчины, казненного три дня назад и оставленного висеть в назидание остальным. Парализованный ужасом, маркиз не мог даже шелохнуться. Мигель взвалил труп на плечи и поволок прочь…
Маркиз опомнился только тогда, когда Мигель успел пройти уже две улицы. Он бросился следом.
– Дядюшка!.. Что вы делаете?
Мигель открыл глаза. Его лицо было перекошено.
Он попытался улыбнуться, но лишь гримаса исказила его черты.
– Оставьте… это! – выдавил из себя маркиз, преодолевая ужас. – Это отвратительно!..
Но в ответ опять лишь жуткая улыбка.
– Это ничто, мой мальчик… Я еще не привык, но скоро привыкну. Так надо!..
– Но…
– Никаких но!.. Так надо!.. Оставьте!..
И с усилием взвалив на шею свой страшный груз, он продолжил путь… Со слезами на глазах смотрел юный маркиз на того, кто был когда-то Дон-Жуаном.
Они повстречались снова в следующее воскресенье. Выходя из кафедрального собора после мессы, маркиз протягивал руку со святой водой жене и другим севильским красавицам, когда вдруг у дверей Прощения раздался странный голос:
– Во имя несчастных и во имя спасения вашей души… С любовью, если вам угодно!..
У красного мавританского портала стоял дон Мигель, высокий, одетый в черное, он протягивал руку, прося милостыню.
Парада почувствовал, как рука жены задрожала в его руке. Он видел, как застыли от изумления вокруг него женские лица. Но Мигель не смотрел на них. Его взгляд был устремлен вдаль, в неземное…
– Подай… – прошептала очень быстро и очень тихо донья Мерседес мужу.
Маркиз поспешно подошел и вложил монету в руку Мигеля. Вслед за ним стали подходить и все женщины, одна за другой, отдавая ему едва ли не все золотые монеты, которые у них были. Они бросали на него ищущие взгляды из-под мантилий. Но ни одной не удалось встретиться с ним взглядом… Когда же Дон-Жуан улыбнулся, он улыбнулся тому лику, который мог видеть лишь он один.
