– Ба! – презрительно бросила Леони и показала ему маленький пистолет в золотой оправе. Сен-Вир сделал несколько шагов к ней.
– Забавная игрушка. – Он насмешливо улыбнулся. – Но я знаю, как с ним управляются женщины.
– Quant а за[166], – откровенно сказала Леони, – я бы очень хотела вас убить за ту гадость, которой вы меня опоили, но не стану, если вы не попробуете меня схватить.
– О, благодарю вас, мадемуазель! Так чему я обязан этим визитом?
Леони впилась глазами в его лицо.
– Монсеньор, вы скажете мне сейчас, правда ли, что вы мой отец.
Сен-Вир ничего не ответил, но замер в ожидании.
– Да говори же! – яростно потребовала Леони. – Ты мой отец?
– Дитя мое… – мягко сказал Сен-Вир, – почему вы меня об этом спрашиваете?
– Потому что идут разговоры, будто я ваша побочная дочь. Говорите же, это правда? – Она топнула ногой.
– Мое бедное дитя! – Сен-Вир шагнул к ней и увидел нацеленный на него пистолет. – Не нужно бояться, petite. Я никогда не собирался причинить тебе вред.
– Свиное отродье! – сказала Леони. – Я ничего не боюсь, но, если ты подойдешь ближе, меня стошнит. Так они говорят правду?
– Да, дитя мое, – ответил он и умудрился вздохнуть с большой грустью.
– Ах, как я тебя ненавижу, – горячо заявила она.
– Может быть, сядешь? – предложил он. – Мне горько слышать, что ты меня ненавидишь, но я понимаю твои чувства и очень тебя жалею, petite,
– Не сяду! – отрезала Леони. – И мне становится хуже, когда вы называете меня petite и говорите, что жалеете меня. Мне еще больше хочется вас убить.
Сен-Вир искренне возмутился.
– Я твой отец, дитя!
– Мне все равно, – ответила она. – Вы скверный человек, и если я правда ваша дочь, то вы даже сквернее, чем я думала.
– Ты не понимаешь обычаев мира, в котором мы живем, – вздохнул он. – Юношеский порыв… Не думай обо мне слишком дурно, дитя. Я сделаю все, что в моей власти, чтобы обеспечить твое будущее, и, клянусь, меня очень заботит твое благополучие. Я все это время верил, что о тебе заботятся достойные люди, прежде у меня служившие. Так вообрази же мои чувства, когда я увидел тебя в когтях герцога Эйвона.
На лице Леони появилось такое выражение, что он невольно отступил.
– Скажите еще хоть слово против монсеньера, и я пристрелю вас насмерть, – сказала Леони негромко.
– Я ничего такого не имел в виду, дитя. С какой стати? Он не хуже любого из нас, но меня удручает, что ты в его власти. Твоя судьба не может не интересовать меня, и я страшусь того, что будет с тобой, когда все узнают, что ты – моя дочь.
Она промолчала, и он продолжал:
– В нашем мире, дитя, мы избегаем открытых скандалов. Вот почему я попытался увезти тебя от Эйвона. Жалею, что не сказал тебе тогда же, почему я так поступил, но мне хотелось избавить тебя от тягостной правды.
– Как вы добры! – удивленным тоном воскликнула Леони. – Ведь это же такая честь – быть дочерью графа де Сен-Вира!
Он покраснел.
– Ты сочла меня зверем, я знаю, но я хотел сделать как лучше. Ты меня перехитрила, и я понял, что поступил бы умнее, сразу открыв тебе правду о твоем рождении. Тайну сохранить не удалось бы – ты слишком похожа на меня. И вот-вот разразится скандал, который повредит нам всем.
– Кажется, почти все знают, кто я такая, – возразила Леони, – но меня принимают с большой любезностью, je vous assure[167].
– Пока – да, ну а когда я открыто тебя признаю?
– Tiens! – Леони уставилась на него. – С какой стати?
– У меня нет причин любить твоего… опекуна, – сказал Сен-Вир, с опаской косясь на пистолет. – И не думаю, что он будет доволен, если свет узнает, что он взял опеку над моей побочной дочерью. Это уязвит его гордость, думается мне.
– А что, если он уже знает? – спросила Леони. – Если другие догадались, то, конечно, и он.
– Ты так думаешь? – спросил Сен-Вир. Она промолчала.
– Он мог что-то заподозрить, – продолжал граф. – Вероятно, так и есть, но я не знаю. Хотя, полагаю, в таком случае он вряд ли привез бы тебя в Париж. Он не захотел бы, чтобы свет смеялсч над ним, а свет будет смеяться, когда узнает, кто ты такая. И тут я могу очень ему повредить.
– Как вы можете ему повредить? Вы… вы – свиное отродье?
Сен-Вир улыбнулся.
– Разве ты не была его пажом, mа fille? He слишком прилично, когда девушка выдает себя за юношу, живя в доме такого человека, как Аластейр. Подумай, какой разразится скандал, когда я расскажу об этом! Не сомневайся, я приложу все усилия, чтобы оповестить Париж о штуке, которую он с ним сыграл. Его нравственность хорошо известна, и не думаю, что Париж поверит в его невинность… или твою.
Леони презрительно изогнула губы.
– Voyons, вы считаете меня дурой? Парижу будет все равно, что монсеньор взял в любовницы чью-то побочную дочь.
– Да, дитя. Но будет ли Парижу все равно, что у Эйвона хватило дерзости ввести свою низкорожденную любовницу в высшее общество? Ты властвовала там истинно по-королевски и даже, как я слышал, запутала в своих сетях самого Конде. Это не сделает Париж снисходительнее. Ты имела слишком большой успех, моя дорогая. Ты самозванка, и Эйвон с твоей помощью одурачил общество. И ты думаешь, оно простит? Полагаю, больше мы не увидим господина герцога во Франции, а возможно, скандал докатится и до Лондона. Его репутация будет ему плохим подспорьем в попытках утишить скандал, уверяю тебя.
– Может, мне лучше убить тебя сейчас же? – медленно произнесла Леони. – Ты не повредишь монсеньеру, свиное отродье, клянусь!
– У меня нет особого желания вредить ему, – равнодушно сказал Сен-Вир. – Но мне невыносимо видеть мою дочь под его опекой. Признай за мной хоть какое-то отеческое чувство. Прими мою помощь, и Эйвону будет незачем меня опасаться. Мое единственное желание – надежно устроить твое благополучие. Если ты исчезнешь, скандал не разразится, но, если ты останешься под кровом Эйвона, скандала избежать невозможно. А поскольку он коснется и меня, я предпочту начать действовать сам.
– А если я уеду, вы ничего не скажете?
– Ни слова. Зачем это мне? Разреши мне позаботиться о тебе, найти для тебя приют, посылать тебе деньги. А если ты захочешь…
– Мне не нужны заботы свиного отродья, – уничтожительно бросила Леони. – Я исчезну, bien entendu[168], но поеду к человеку, который меня любит, а не с вами, потому что вы, конечно, злодей и негодяй. – Она судорожно сглотнула и крепче сжала пистолет. – Даю вам слово, что я исчезну.
Он протянул ей руку.
– Бедное дитя, это тяжелый для тебя день. И я могу сказать только, что очень сожалею. Так будет лучше всего, ты убедишься. Но куда ты поедешь?
