Филиппа Грегори - Королевская шутиха

Я в отчаянии сцепила руки.

— Книги? Какие книги? Ты их спрятал?

— Да. В погребе, — ответил отец. — Но если люди королевы примутся искать и поднимут половицы, они найдут.

— Зачем ты хранишь запрещенные книги? — накинулась я на отца, злая от собственного бессилия. — И с чего ты взялся быть хранителем книг Джона Ди?

Отец не рассердился. Наоборот, он смотрел на меня сейчас ласково, как в раннем детстве, когда я многого не понимала.

— Пойми, querida, когда в стране начинают хватать и казнить еретиков, все книги становятся запретными. Улицы мгновенно ощетиниваются виселицами, а глашатаи, перевирая слова, выкрикивают названия книг, на которые отныне даже смотреть опасно. Более того, каждый образованный человек становится для властей скрытой угрозой. Джон Ди, сэр Роберт, Дэниел, я и даже ты — все мы так или иначе крепко завязли в знаниях, оказавшихся вдруг под запретом. Первый шаг — жечь все книги и манускрипты, чтобы остановить их распространение. Но остаются мысли. А чтобы мысли не бродили в головах, проще всего отсечь головы. В данном случае наши.

— Отец, мы — не мятежники, — продолжала упрямиться я. — Мы не готовили заговор. Ты не печатал памфлеты против королевы. Кстати, она давно могла бы казнить сэра Роберта. Но он жив, и Джон Ди — тоже. Пойми: она расправлялась с мятежниками, а не с вольнодумцами. Королева милосердна…

— А что будет потом, когда из Елизаветы вырвут признания? — накинулся на меня Дэниел. — Она назовет многие имена, и среди них — не только имена мятежников, вроде Томаса Уайетта. Она упомянет Роберта Дадли, Джона Ди. Возможно, даже тебя. Разве ты никогда не передавала ее посланий и не выполняла ее поручений? Ты можешь в этом поклясться?

Я не могла клясться за другого человека, однако я была на стороне Елизаветы, а не Дэниела.

— Она никого не выдаст. Принцесса знает цену таких признаний.

— Прежде всего, она — женщина, — сказал Дэниел, не принимая моих доводов. — Ее припугнут, пообещают прощение, и она назовет всех.

— Ты судишь о женщине, которую если и видел, то издали! Что ты знаешь о Елизавете? — взвилась я. — Да, она — женщина, но не из тех, кого легко напугать. И от страха она не станет лить слезы и ползать на коленях. Когда принцесса напугана, она будет сражаться, как разъяренная кошка. Будь она слабой и податливой, королевский совет давно бы выбил из нее любые признания.

— Ты плохо знаешь природу женщин, — тоном наставника заявил Дэниел. — Как бы твоя Елизавета ни изворачивалась, людям королевы известно о ее темных делишках с Дадли, Ди, Уайеттом и всеми прочими. А ведь я тебя предупреждал. Я тебе говорил: эта двойная игра при дворе поставит под удар не только тебя, но и всех нас. Ты не вняла моим предупреждениям. А теперь беда у самого нашего порога. И все из-за тебя.

У меня от злости перехватило дыхание.

— Про какой порог ты говоришь? Нет у нас порога! Только путь через моря, до самой Франции и дальше. Мы будем похожи на семейку нищих, и все потому, что ты — трус! Ты боишься собственной тени.

Я подумала, что он меня ударит. Рука Дэниела взлетела вверх и вдруг застыла.

— Мне обидно слышать, что ты в присутствии своего отца смеешь называть меня трусом, — заговорил он, выплевывая каждое слово. — Мне обидно, что ты столь низкого мнения обо мне, твоем будущем муже. Я пытаюсь спасти тебя и твоего отца от унизительной смерти изменников. Но сейчас меня больше волнуют не твои мысли, а сборы в дорогу. Так что берись помогать отцу и готовься к отъезду.

У меня бешено колотилось сердце. Он смел командовать мною, как своей младшей сестрой!

— Я никуда не поеду, — заявила я.

— Доченька… — начал было отец, но я оборвала его слова:

— Ты, отец, если хочешь, можешь уезжать. Я не собираюсь бежать от опасности, которой не вижу. Меня любят при дворе. Меня любит королева. Мне ее нечего бояться, а что касается государственного совета, я — не та фигура, чтобы привлечь их внимание. Я не считаю, что и тебе грозит опасность. Отец, подумай. Зачем рушить то, что ты с таким трудом успел здесь построить? Хватит с нас скитаний.

Отец обнял меня и прижал мою голову к своему плечу. На мгновение я вновь почувствовала себя маленькой. Я вспомнила, как всегда бежала к отцу за помощью и знала, что он обязательно найдет правильное решение.

— Ты же уверял меня, что мы останемся в Англии, — прошептала я. — Ты говорил, что здесь у нас будет новая родина.

— Querida, ты уже достаточно большая и понимаешь: обстоятельства могут измениться в мгновение ока, — сказал он, стараясь не смотреть мне в глаза. — Смелость не должна быть безрассудной. Я достаточно изучил эту дьявольскую механику и понимаю: сначала власти расправились с мятежниками, потом они примутся за протестантов, а там настанет и наш черед.

Я отошла на шаг. Мне хотелось видеть его лицо.

— Отец, я не могу всю жизнь скитаться. Я хочу иметь дом.

— Дочь моя, мы — народ, не имеющий дома.

Стало тихо. Я чувствовала: сейчас решается моя судьба. К счастью, я уже не была ребенком, которого можно увезти, не спрашивая согласия.

— Я не хочу быть одной из тех, у кого нет дома, — сказала я. — Я хочу жить при дворе, хочу, чтобы у меня там были друзья. Мне нечего делать ни во Франции, ни в Италии.

Отец вздохнул.

— Ханна, я боялся услышать от тебя эти слова. Я не хочу принуждать тебя. Ты уже достаточно взрослая, чтобы решать самой. Я просто прошу тебя поехать со мной.

Дэниел стоял у окошка чердачной комнатки, где происходил наш разговор. До сих пор он не вмешивался, считая это нашим с отцом делом. Но после просьбы моего отца Дэниел повернулся и, глядя на меня, как стражник у ворот Тауэра, произнес:

— Ханна Верде, ты помолвлена со мной, а потому я приказываю тебе ехать.

Я посмотрела на него, думая, не ослышалась ли. Судя по его суровому взгляду, нет.

— Я не поеду.

— В таком случае наша помолвка расторгается.

Отец поднял руку, но ничего не сказал.

— Значит, расторгается, — холодно ответила я.

— Ты действительно хочешь расторгнуть нашу помолвку? — спросил Дэниел, будто не верил, что я могу его отвергнуть.

Его презрительный взгляд лишь помог мне принять решение.

— Да, это мое осознанное желание. Я хочу расторгнуть нашу помолвку, — недрогнувшим голосом ответила я. — Я освобождаю тебя от твоих обязательств передо мной и прошу освободить меня от моих.

— С легкостью! — прорычал он. — Я освобождаю тебя, Ханна, и надеюсь, у тебя не будет причин сожалеть о своем решении.

Он направился к лестнице, но затем остановился.

— Но ты должна помочь отцу собраться, — все тем же повелительным тоном произнес он. — Если же ты передумаешь, то можешь ехать с нами. Я не стану тебе мстить за нанесенное оскорбление. Считай, что ты едешь вместе с отцом, а я тебе — чужой человек.