Но не так, как обычно. Да, видение обливалось слезами, но Джулиана не ощущала физических страданий. Боль пряталась в глубине ее души, обжигающая, пульсирующая, ищущая хоть какого-то облегчения. А ее сердце было… вместилищем боли, словно его разрезали надвое, оставив незаживающую рану.
Джулиана отвернулась, чтобы не видеть привидения, не желая быть свидетелем собственной ужасной смерти. Боль не прекратилась, а, наоборот, усилилась. В то время как она отвела взгляд, чтобы не видеть происходящего, и заткнула уши, чтобы не слышать предсмертной агонии призрака, ее чувства обратились внутрь, увеличив муку в душе.
Ничто никогда не причиняло ей таких ужасных страданий. Она была уверена, что они будут длиться вечно.
Внезапно видение ее тела исчезло, уступив место робкой кузине Байрона Рэдфорда Мэри. Ее рыжие локоны были аккуратно собраны на затылке, на губах играла трепетная улыбка, озаряя лицо предвкушением и надеждой. В руках она сжимала несколько белых цветков. Появился Айан и посмотрел на девушку. Он улыбнулся ей в ответ, но скорее покорно, чем радостно.
Затем он медленно вынул шпильки из волос Мэри, и шелковистая масса рассыпалась по ее плечам. Цветы девушки исчезли, когда она подняла руки, чтобы обнять Айана, и Джулиана отчетливо увидела блеск свадебной ленточки. Шок, а за ним протест обрушились на нее, словно смерч. Она едва могла дышать.
Затем Айан наклонился, чтобы запечатлеть нежный поцелуй на розовых губах Мэри.
Боль Джулианы удвоилась, а затем утроилась, когда Айан снова завладел ртом Мэри, на этот раз в более глубоком поцелуе.
Когда он потянулся к пуговицам на платье Мэри, сердце Джулианы, в очередной раз отозвавшись ужасной, острой болью, забилось в груди, словно отголоски погребального звона…
* * *
Глаза Джулианы распахнулись, словно ее веки подняла какая-то невидимая сила. Тяжело дыша, она окинула взглядом холодную комнату. Морозный воздух мгновенно остудил ее покрытую потом кожу. Каждый раз, когда она выдыхала, в воздухе появлялось белое облачко. Запах роз витал в комнате.
Она задрожала и попыталась успокоить дыхание. Какой ужасный ночной кошмар! Слава Богу, это всего лишь сон.
Но ночное послание не оставило Джулиану равнодушной. Она все еще любила Айана – это было невероятно, неизбежно, неоспоримо.
Она закрыла лицо руками. А как же все уловки, к которым он прибегал, чтобы вертеть ею, как марионеткой? Ее гордость злило желание сердца сдаться. Как она могла любить его, выйти за него замуж, зная, что он без конца плел интриги, надеясь поймать ее в ловушку, чтобы получить своего племенного жеребца и конюшни для разведения лошадей, о которых он всегда мечтал?
Однако как она могла позволить ему уйти и после этого жить с этой ужасной болью, жить без него до конца своих дней?
Прерывисто вздохнув, Джулиана попыталась привести в порядок сумбурные мысли. Было ли желание основать конюшни единственной причиной, по которой Айан обманул ее? Любил ли он ее когда-нибудь?
Как-то, каким-то образом она должна узнать правду и принять решение относительно своего будущего, прежде чем Айан женится на серой мышке Мэри… и ее постигнет судьба Каролины Линфорд, чей удел – вечно страдать от разбитого сердца.
Джулиана встала поздно. Голова ее кружилась, глаза слипались. В щелки между приоткрытыми веками проник солнечный свет. Боже правый, который сейчас час? Словно по команде часы в коридоре пробили девять раз.
– Сюда, пожалуйста, – услышала она еле слышное, слезливое указание матери и нахмурилась. – Да, в спальню лорда Браунли.
Она ахнула. Отец! Пережил ли он ночь?
Резко сев в кровати, Джулиана отбросила одеяла и, накинув халат, направилась к двери. Через несколько мгновений прохладный воздух коридора коснулся ее кожи, когда она бросилась к двери, ведущей в комнату отца.
Боже, пусть он будет жив!
С сердцем, заледеневшим от страха, Джулиана быстро шла по коридору, не зная, что она обнаружит. Доктор Хэни вернулся? Или кто-то привел священника, чтобы он благословил душу отца, покидающую бренную землю?
Перейдя на бег, с развевающимися позади нее полами халата, Джулиана пулей влетела в комнату отца, совершенно не ожидая увидеть то, что предстало перед ее глазами.
Отец полулежал в кровати, опираясь на гору белых подушек. Его тонкая ночная рубашка была смята. С закрытыми глазами и безвольно вытянутыми руками он выглядел усталым и слабым. И ужасно старым, благодаря глубоким морщинам вокруг глаз, которые, врезаясь в кожу, поднимались к покрытым голубыми венами векам, и широким складкам, избороздившим его вытянутое почти серое лицо.
Но его прерывистое дыхание говорило, что он жив – по крайней мере пока.
Почувствовав, как по ее телу пробежала дрожь облегчения, Джулиана выдохнула. Смерть чуть не забрала его с земли, из семьи, у нее.
Мысль о жизни без него испугала ее. Осознав, что его последние воспоминания о жизни на земле могли быть связаны с их разногласиями и резкими словами, она почувствовала что-то очень похожее на стыд.
Возможно, отец вел себя не лучшим образом, когда дело касалось ее, но его побуждения были чистыми. Он хотел видеть ее счастливой и любимой.
Большинство отцов хотели того же самого для своих дочерей. А она, опасаясь потерять свою независимость, свою индивидуальность, мало слушала и много спорила.
А почему она боялась? Она уже не была ребенком, и отец уже не имел над ней законной власти. Овдовев, Джулиана стала женщиной, которая вольна сама делать выбор. Тем не менее, она спорила с отцом, как непослушный ребенок, возмущенный попыткой родителя повлиять на него. Глядя на его обмякшее тело, погруженное в сон, она почувствовала, что вела себя глупо. Конечно, папа всегда будет говорить ей, какой он хотел бы видеть ее жизнь, это просто в его духе. И вероятно, он не изменится. Однако прислушиваться к его словам не означало, что она не может – или не должна – сама принимать решения.
Почему ей понадобилось столько времени, чтобы понять это?
Они столько лет ссорились, понапрасну тратя время на борьбу друг с другом. Осознав, как легко она могла навсегда его потерять, Джулиана испугалась. Их споры теперь казались какими-то… незначительными. Почти глупыми.
Потому что, в конце концов, лорд Браунли был просто человеком, не сильнее остальных, не безжалостнее ее. Теперь Джулиана ясно понимала, что он не был богоподобным человеком, образ которого она рисовала в своем воображении. Он был простым смертным, несовершенным и уязвимым. И жизнь была слишком коротка, чтобы тратить ее на постоянные споры.
– Джулиана, ты здесь, – прошептала мать, схватив ее за руки. – Отец довольно хорошо себя чувствует.
