Он обхватил ее чуть пониже спины и легко поднял вверх, она положила ноги на его бедра и, когда он медленно вошел в воду, прижалась к нему. Он прикоснулся к ее губам, сначала мягко, потом более страстно.
Они шли вперед, подталкиваемые потоком воды. Свет луны позволял ей видеть оттенки страсти, пробегающей по его лицу. Энни безоглядно отвечала ему. И он наслаждался, она видела это. Она никогда не подозревала, как легко и просто отдаваться мудрым желаниям собственного тела.
Погружаясь глубже, он нагнулся приласкать губами ее грудь. Энни казалось, что она умрет от блаженства, когда он нежно прикусил сначала один сосок, а потом другой. Борясь с течением потока, она выпрямилась, поднявшись из воды. Жгучее желание уже невозможно было сдержать. Он приподнял ее, и, почти невесомые в потоке воды, они наконец соединились.
Энни задохнулась от восторга. Ее руки сжимали плечи Филиппа, она изогнулась, сливаясь с ним и отвечая на каждое его движение. Он жестоко впился в ее губы, и их языки сплелись, борясь и наслаждаясь встречей. Сердце Энни билось так часто и громко, что она едва слышала собственное хриплое, прерывистое дыхание. Или это было дыхание Филиппа? Она уже не понимала, где она, а где он. Вокруг был только жар. Обжигающий жар.
Быстрее и быстрее, он забирался все глубже и глубже. Она стонала, ощущая его. Наконец каменные стены отразили ее ликующий, страстный крик освобождения.
Энни очнулась уже на своей постели. Филипп, сидя рядом, растирал ей руки.
– Вы меня так испугали. Мы слишком увлеклись. Такое долгое купание в этом источнике, должно быть, утомительно для вас.
Она приподнялась и потрогала пробивающуюся на небритой щеке щетину. Нет, это был не сон. Значит, и то, что было в бассейне, тоже не сон. Ее тонкие пальцы, пробравшись в темные, блестящие волосы Филиппа, потянули его вниз.
– Попробуем повторить все снова?
Филипп перевернулся на бок и посмотрел на спящую жену. Губы Анны-Марии были слегка приоткрыты, она дышала глубоко, но легко. В неясном розоватом свете утренней зари ее каштановые волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по подушке, отливали золотом. Неужели когда-то он мог думать о ней иначе, чем о прекраснейшей из женщин?
Она выглядела ранимой и беззащитной. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он набросил на нее покрывало, которое она откинула в пылу их любовных утех. Потом, скользнув под простыни, всем телом прижался к ней. Нежная кожа ее груди холодила ладонь, но спина была теплой и слегка влажной.
Эта ночь была такой, о которой мечтает каждый мужчина. Ему припомнились те безудержные вспышки ярости, которые в прошлом превращали их любовь почти в схватку. Теперь в одно мгновение она могла быть нежной, в следующее – ненасытной. Он отвечал на ее страсть и, к своему изумлению, почувствовал, что и его, казалось бы, истощенные чувства трепещут вновь.
До этой ночи он всегда какой-то частью разума контролировал и анализировал все происходящее, защищая себя от тех, кто мог бы им воспользоваться. Анна-Мария открыла дверцу этой внутренней темницы и стала такой же неотъемлемой частью его существа, как кровь, струящаяся в его жилах.
Теперь он понял, что прошлое сыграло с ним странную шутку. Их души, добела раскаленные огнем страсти и гнева, тогда болезненно били друг друга в наковальне несчастья и бед. Вспомнив, как отчаянно сопротивлялся он их полному примирению, Филипп улыбнулся. Все эти месяцы он без устали боролся за то, чтобы стать с ней единым целым, оставаясь при этом сам по себе. И вот теперь в ее объятиях черта, разделявшая их, наконец исчезла, но он ничего не потерял. Скорее приобрел.
В его сердце пришли мир и покой, и отчужденность, груз которой он хранил в себе, исчезла. Мир вновь стал полон надежд. Филипп уткнулся в затылок жены и прижался к ней еще теснее. Аромат ее кожи был таким нежным, в ее объятиях ему было так уютно!
Отрицать дальше нет никакого смысла. Он любит ее – пусть даже это дает ей власть, способную его уничтожить.
Солнце давно встало, и теперь уже Энни выступала в роли наблюдателя. Ей прежде никогда не доводилось разглядывать обнаженного мужчину, и она с удовольствием смотрела на мужа.
Она улыбнулась, чувствуя себя как никогда счастливой. Прошлой ночью что-то изменилось, хотя она не понимала что. Она знала лишь, что Филипп наконец перестал сопротивляться и сломал барьер, разделявший их. Теперь они были вместе.
Она с откровенным любопытством рассматривала его мускулистый торс, вольно раскинувшиеся руки и ноги. О небеса, как он прекрасен – совершенно сложенный, с мягкими черными волосами на груди, руках и ногах и вокруг той части тела, которая доставила ей столько удовольствия. Внутри у нее что-то ответно вздрогнуло, когда она увидела, что он, кажется, более чем готов проделать все вновь.
Наверное, пора его наконец разбудить. Она кашлянула, и его черные ресницы затрепетали.
Он улыбнулся и потянулся к ней погладить ее голую спину.
– Доброе утро.
Его нежное прикосновение пронзило каждый нерв в теле Энни. Она заговорила неестественно высоким задыхающимся голосом:
– Добрый день было бы точнее.
Она с удовольствием смотрела, как заиграли мускулы под его кожей, когда он медленно и нарочито неторопливо потянулся, чтобы покрасоваться перед ней. Ее взгляд спустился ниже и остановился, видя его возбуждение.
– Надеюсь, вы видели во сне меня.
Легкая усмешка приподняла уголок его рта.
– Конечно, и не только сейчас – я хочу сказать, я просыпаюсь так всякий раз…
Он внезапно замолчал, вздрогнув от прикосновения ее руки к предмету обсуждения. Лень как рукой сняло, и следующие пятнадцать минут на постели метался задыхающийся клубок, сплетенный из рук, ног и длинных каштановых волос.
Громкое бурчание в животе вызвало у Энни приступ смеха.
– Нет, нам все же стоит позавтракать. Мне кажется, что мы наработали приличный аппетит.
Филипп посмотрел на солнечный свет, пробивающийся сквозь шторы.
– Вы, наверное, хотите сказать, пора пообедать. – Он встал и потер плоский живот. – Я зверски голоден. – Не обращая внимания на то, что они оба раздеты, он подошел к двери в коридор, толчком распахнул ее и заорал: – Сюзанна! Принеси нам поесть! И побольше!
Смеясь, Энни поспешно натянула простыню.
– Филипп!
Поглощенный какой-то внезапной мыслью, он повернулся и направился через комнату обратно, но, дойдя до постели, не остановился, а прошел мимо, бормоча:
– Куда, черт возьми, этот проклятый Жак запихнул мой халат?
Когда он дошел до двери, ведущей в библиотеку, Энни почувствовала, что ее улыбка начала увядать.
И почти тут же, словно ощутив на себе холодные брызги вновь накатившей волны одиночества, Филипп остановился.
