Повернувшись ко мне, он начал рассказывать, как провел отпуск. Он был возбужден и по-настоящему встревожен. Внимательно слушая его, я заметила, что речь его стала свободной от жаргонных словечек школьных времен.
— Мне очень не нравится все это, Крис. Честное слово, не нравится. В этом есть что-то дьявольски зловещее.
Я протянула руку, чтобы зажечь настольную лампу, но Дики остановил меня.
— Не надо. Так лучше.
Молодежь в парке запела; голоса печально плыли в воздухе, напоминая о тех, кто пел песни прошлой войны.
— Новая мелодия, — сказал Дики, внимательно прислушиваясь, как профессионал. — Появилась, должно быть, в мое отсутствие. Что это?
Я сказала, что не знаю. Я не слушаю радио, потому что Нэд терпеть его не может.
— Тебе не надо было выходить замуж за этого парня, — внезапно сказал Дики.
— Тогда бы у меня не было Марка.
Лицо Дики казалось бледным от света фонарей, падавшего с улицы в окно.
— Был бы другой ребенок, которого ты любила бы не меньше. Поверь, не было бы никакой разницы.
— Не знаю, я не уверена, — сказала я.
— Вы хотя бы дружно живете?
Даже Дики я не решилась сказать правду.
— Вполне.
— И все равно ты не должна была выходить за него замуж. Ш-ш! — Он поднял руку и остановил меня. — Я разбираю слова — что-то о яблонях… очень неплохая песенка. Придется наверстывать упущенное, когда вернусь на работу. Хотя, — продолжал он без всякого перехода, — мы с тобой тоже могли бы жить не лучше. Мы слишком давно знаем друг друга. Однако у нас были бы по крайней мере общие интересы.
Он взял мою руку и на минуту задержал в своей.
— Все будет хорошо. Желаю тебе счастья.
Сейчас мы были как никогда близки друг другу. Я знала, что ему пришлось побороть свою природную застенчивость, чтобы сказать мне то, что он сказал, и взять меня за руку. Меня тронула его доброта, которую он глубоко прятал в сердце. Мы сидели молча, и наше молчание напоминало молчание влюбленных. Парк был теперь совсем черным, но за самыми дальними деревьями небо оставалось нежно-зеленым. В нем замерцала вечерняя зорька, разбрасывая серебряные блестки, словно кто-то легонько ударял пальцем по туго натянутой струне. С темного пустыря продолжала доноситься печальная и прекрасная песня.
Внизу хлопнула дверь. Я зажгла свет.
— Вот и Нэд, — сказала я, — раньше, чем я ожидала. Пожалуй, надо сварить свежий кофе.
Нэд вошел и недоумевающе уставился на Дики.
— А, вот кто здесь. — Затем, обратившись ко мне, он спросил: — Почему, черт побери, вы сидели в темноте? Когда я проходил мимо, свет не горел.
— Закат был такой красивый, — сказала я, — и нам захотелось полюбоваться.
— Здравствуйте, Нэд. Рад видеть вас, — Дики встал со стула и стоял, слегка балансируя на одной ноге. Он не чувствовал себя виноватым, да к этому и не было причин, но в присутствии Нэда его почему-то всегда подмывало на старые мальчишеские выходки.
— Дики только что вернулся из Германии, — сказала я, — Он видел много такого, о чем тебе будет интересно услышать, — попыталась я заинтересовать Нэда.
Но Дики самым роковым образом вдруг сказал:
— Мы также погрустили о старых добрых временах.
Нэд молча посмотрел на него. На мгновение мне показалось, что он сильно выпил, но это было не так.
— Пожалуй, мне пора топать восвояси, — сказал Дики. Он тихонько свистнул и сделал ногой какое-то замысловатое па.
— Я тоже так считаю. — Голос Нэда прозвучал необычайно отчетливо. — Уже поздно.
Но я не могла мириться с подобным унижением.
— Глупости, — сказала я, — всего только половина одиннадцатого. Я сейчас сварю свежий кофе, а Дики расскажет о Германии.
— Нет, послушай, — пробормотал Дики, — я действительно должен идти домой. Завтра рано на работу.
— Надумаете еще зайти, заходите, когда я дома, — сказал Нэд.
Резким голосом я сказала Нэду, что это глупо.
— Я не разрешаю заходить, когда меня нет дома, — ответил он. — Мне, черт побери, это совсем не нравится.
— Послушайте, Нэд, — сказал Дики. — За кого вы меня принимаете? Я не Дон-Жуан. — Сейчас ему можно было дать не больше семнадцати. С чувством неуместной ревности, которую мы способны испытывать даже к тем, кого не любим, я вдруг вспомнила его мальчишескую записку к Айрис: «Конечно, я не принц…» Между нами и Нэдом снова непреодолимой преградой встала разница в возрасте. — Не верите, спросите Крис, она вам скажет.
— Мне нечего спрашивать мою жену. Предлагаю вам заходить, когда я дома, а не тогда, когда меня нет.
— Я сама его пригласила, — сказала я.
Дики молчал. Нэд и я смотрели на него. Я заметила, как он изменился, и мне показалось, что я почти не знаю его. Я вдруг испугалась его, как пугалась Нэда. Мы не знаем людей. Мы не можем знать их. Мы почти всегда ошибаемся.
Небрежным, незнакомым мне тоном Дики сказал:
— Вы ведете себя как грубиян.
Нэд вспыхнул. Он ожидал нападения, но не такого; мальчишеский характер этого выпада застал его врасплох. Он ответил так же по-мальчишески.
— Сам грубиян. Убирайся отсюда, чтоб я больше тебя здесь не видел.
Дики повернулся ко мне. Теперь он чувствовал себя лучше и полностью овладел собой.
— Мне очень жаль, Крис. Это ужасно несправедливо по отношению к тебе. Как жаль, что это случилось из-за меня.
— О, пустяки, — довольно глупо сказала я.
— Убирайся отсюда, — повторил Нэд и дотронулся до рукава Дики.
Дики отступил назад.
— Если вы выйдете со мной за дверь, — сказал он, — я готов драться с вами. Нельзя, черт побери, дать человеку по морде в его собственном доме, так по крайней мере меня учили. Нельзя бить его и в своем собственном. Остается в таком случае парк. — Он говорил так, словно был немного пьян, произнося отдельные слова совсем невнятно.
Нэд улыбнулся. Он дотронулся до моего плеча, словно приглашал поддержать его.
— Не слишком ли мы стары для таких забав?
— Я — нет, — сказал Дики.
Они смотрели друг на друга в молчании, странно похожем на дружеское.
— Я готов выйти, — сказал Нэд.
— Нет, ты не пойдешь, — вмешалась я. — Ах, если бы вы знали, как глупо вы оба выглядите! — Я была так зла, что готова была выместить свою досаду даже на Дики.
— Не вмешивайся, Крис, — сказал Нэд.
Я велела Дики уйти. Он посмотрел сначала на Нэда, потом на меня. Нэд молчал. В окно влетела большая коричневая бабочка и ударилась о лампу.
Дики пожал плечами, улыбнулся мне своей обычной застенчивой улыбкой, дурашливой, обманчивой, насмешливой.
— Ладно, если ты этого требуешь, Крис. Надеюсь, мы еще увидимся. — Взмахнув рукой, он поймал бабочку, послушал, как она бьется у него в кулаке, и выпустил ее в окно. — Бедняга. Ну, я пошел.
