— А что еще? — Она легко пожала плечами, думая, что Жан принимает ее за маленькую девочку, которую можно пугать страшными сказками.
— Вы можете там встретиться с вашим мужем!
— Моим мужем? Вы говорите о Понталеке?
— Я не слышал, чтобы вы обзавелись другим супругом. — Жан поморщился, почувствовав, что наконец задел чувствительную струну. — Понталек и Давид — если не лучшие друзья, то по меньшей мере добрые деловые партнеры.
Лаура окаменела, к ней не сразу вернулся дар речи.
— Откуда… вам это известно? — с трудом произнесла она наконец.
Барону ничего не оставалось, как рассказать ей о поездке в Пасси и случайно подслушанном разговоре.
— Мне казалось, что будет лучше ничего вам не говорить, — добавил он. — Но если Понталек унизился до того, чтобы вести дела с палачом Котантена Лекарпантье, значит, мы его недооценивали. Он стал опаснее, чем прежде. Поймите, я не хочу, чтобы вы пытались штурмовать неприступную крепость и погибли при первой же попытке. Но вы ведь не станете меня слушать… Вы глухи к доводам разума!
Лаура помолчала, пытаясь осознать услышанное. Все обстояло еще хуже, чем она предполагала. Союз Давида с Понталеком превосходил все ее самые страшные опасения.
— Вы можете думать обо мне что вам угодно, — прошептала она наконец, — но я не сумасшедшая. Я не намерена бросаться в пасть льва. Во всяком случае, пока, — с грустью добавила Лаура. — И раз я вам нужна…
В следующее мгновение она оказалась в его объятиях. Жан крепко прижал ее к себе, словно пытаясь выразить то смятение, что царило в его душе.
— Да, вы нужны мне! И я нуждаюсь в вас намного больше, чем вы можете себе представить. Вы необходимы мне для исполнения моего плана, не стану этого отрицать, но я не могу представить себе жизни без вас, без возможности видеть вас, касаться вашей руки… О, Лаура, Лаура! Я так давно борюсь со страстью, которую вы во мне пробудили! Кажется, с того самого дня, как я привез вас в мой дом…
Его губы ласкали шею молодой женщины. Изумленная, очарованная неожиданным исполнением ее тайных желаний, которые она тщетно старалась в себе подавить, Лаура приникла к нему и закрыла глаза. Во всем мире осталась только эта ласка, будившая в ней восхитительные и пугающие ощущения.
Их губы встретились, и время остановилось. Это было мгновение опьянения, забвения всего, что происходило вокруг. Оба они внезапно осознали, что они предназначены друг для друга. На землю спустилась ночь, было поздно, в доме стояла тишина, наполненная предвкушением чудесного рождения любви…
Жан подхватил Лауру на руки и понес ее наверх, в спальню. Лишь оказавшись на кровати, молодая женщина поняла, что происходит нечто недопустимое.
— О боже! — воскликнула она. — Мы не можем поступить так с Мари!
Жан немедленно отпустил ее и, закрыв лицо руками, рухнул в кресло у кровати. Лаура видела, как дрожат его пальцы. Когда барон поднял голову, чтобы взглянуть на нее, в его глазах блестели слезы.
— Зачем я открыл вам свою тайну? Я поклялся, что вы никогда не узнаете о моей любви, но я всего лишь обычный человек! Теперь мне придется забыть о том, что вы тоже меня любите, а это будет намного труднее…
— Для вас это будет легче, чем для меня. Ведь вы любите Мари, несмотря на те чувства, которые испытываете ко мне.
— Это правда, ее я тоже люблю, но… иначе. С бесконечной нежностью, но не с такой страстью, которую я испытываю к вам, Лаура, поверьте мне… В моей жизни больше никогда не будет другой женщины, кроме вас!
К собственному изумлению, Лаура вдруг услышала свой голос, звучавший холодно и бесстрастно:
— И какую же роль в этом сценарии вы отводите своей невесте?
Де Бац онемел от изумления:
— Моей невесте? У меня никогда не было невесты! Откуда вы это взяли?
— Совсем недавно к Мари в Шаронну приезжала молодая женщина в трауре. Она потребовала, чтобы Мари отпустила вас. Бедная Мари так страдала. Эта особа назвала свое имя — Мишель Тилорье.
— Она приезжала в Шаронну? Она осмелилась это сделать? Но по какому праву?
— Вероятно, это право предоставили ей вы. Во всяком случае, — заметила Лаура с горечью, — эта девушка вам явно знакома.
— Я действительно знаком с Мишель, но никогда не просил ее руки, — нахмурился де Бац.
— В самом деле? Тогда как же так вышло, что она ждет от вас ребенка?
— Черт побери, что это за бред?! Мишель беременна… от меня? Найдите мне что-нибудь выпить, Лаура, и покрепче! Мне это необходимо…
Лаура спустилась в столовую и вернулась с бутылкой виноградной водки. Ее делали в родном для Жана Арманьяке, и барон сам когда-то презентовал ей эту бутылку. Жан налил себе водки и залпом выпил. Это было настолько на него не похоже, что Лаура догадалась о его смятении. Наконец Жан сделал глубокий вдох и потребовал:
— А теперь расскажите мне все!
— Мне кажется, что рассказывать должны вы. Зачем было этой девице выдумывать подобную историю, если вы для нее ничего не значите?
— Хорошо, я расскажу вам все, что мне известно. Мишель Тилорье — дочь моих друзей. Ее отец Жак Тилорье был адвокатом в парламенте Парижа, а старшая сестра Мишель вышла замуж за моего давнего приятеля д'Эпремениля. Я часто встречался со всем семейством до революции, но должен признать, что последнее время я о них почти забыл… Скажу без ложной скромности, уже довольно давно я обнаружил, что Мишель в меня влюбилась. Дело дошло до того, что в прошлом году под покровом ночи она неоднократно пробиралась в мой дам на улице Менар и ждала меня, надеясь на счастливый случай. Там я ее и обнаружил однажды вечером. Кстати, именно в тот вечер меня едва не арестовали, и нам с ней пришлось бежать через сад. Я проводил ее до дома подруги, где она и должна была, собственно, ночевать, и с тех пор мы с ней не встречались. Я знаю одно: с тех пор, как мы с Мари стали жить вместе, Мишель возненавидела ее.
— Неужели ненависть этой девушки настолько сильна, что она осмелилась явиться в дом к Мари и рассказывать невесть что?
— Боюсь, эта барышня готова на все, чтобы нас разлучить. Но, наверное, моя вина перед этим семейством состоит только в том, что я их совсем забыл. Я даже не навестил мать Мишель после смерти Жака Тилорье, который умер вскоре после казни короля. Я был в Англии, а когда вернулся, у меня было слишком много других дел. Кстати, Франсуаза Тилорье — очень красивая женщина. В нее давно влюблен Жан-Жак д'Эпремениль, свекор ее старшей дочери и мой большой друг. Сам Парни воспевал ее красоту! Не стану скрывать от вас — если бы мне было суждено влюбиться в одну из этих трех дам, я бы выбрал Франсуазу. До встречи с Мари я даже немного ею увлекся… Теперь вам известно все.
