Вокруг женщин, сидящих в возке и вцепившихся в него, будто утопленники в бревно, казалось, весь мир сошел с ума. Бешено ржали кони, слышалась громкая ругань, стоны, крики и лязг железа, пару раз снова громыхнули пищали, скорее для дополнительного устрашения противника, чем для боя. Ксения боялась отодвинуть занавесь в сторону, чтобы увидеть, кто напал на них — разбойники ли или паны ляшские, и на чьей стороне в этот момент доля. Возок трясло с бешеной силой, но шума воды слышно не было, из чего Ксения заключила, что тот уже выехал на берег. Затем возок вдруг замер на месте, дернувшись сперва резко вперед, а затем так же неожиданно назад, заставив при этом женщин не удержаться на своих местах и упасть на пол.
— Ох ты, Господе, что ж творится-то, боярынька? — прошептала Марфута, крепко прижимая к себе Ксению, не давая той даже головы поднять — не дай Бог что!
А Ксения уже и сама была не рада, что ей когда-то пришла в голову эта шальная мысль — просить заступничества у брата. Прав был ее супруг — недостойна она звания жены боярской, нет в ней ни разума, ни стыда женского. Велено было Сильвестром {12} усмирить свое начало перед мужским, усмирить свой нрав и гордыню. Принять волю супруга, каковой бы та ни была — во вред ли или во благо, ибо все, что не творит муж с женой, все так, как суждено, и переменам не подлежит. Она же пошла против этого, а значит, против воли Господа. Вот и кара ей за ослушание ее.
Ах, Федорок, Федорок… Ксения молча глотала слезы, вспоминая ту горсть лесной ягоды, что принес ей недавно краснеющий ратник. Прости меня за насмешку мою…
— Что-то стихло все, боярыня, — толкнула ее Марфута, приподнимаясь. — Поглядим что ль?
Но Ксения уже слышала легкий певучий говор, разбирала некоторые слова через громкий мужской смех.
— Ляхи, Марфута! — сжала она ладонь своей прислужницы в испуге. Та застыла, напряженно глядя на свою боярыню, с ужасом вслушиваясь в шаги по одну сторону возка. Кто-то явно желал взглянуть на пассажиров этой богато украшенной повозки, узнать, что за приз попался в руки.
Дверца распахнулась. В темноту возка тут же хлынул яркий солнечный свет, ослепляя женщин, не позволяя разглядеть того, кто с любопытством уставился на них. Было ясно, что это поляк, судя по одежде да краешкам усов, что свисали вниз, ниже линии подбородка.
Ксения вдруг пришло в голову, что она не кто иная, как дочь и жена боярская, а не холопка какая, негоже ей в неподобающей позе лежать на полу возка. Она резко выпрямилась, стараясь выглядеть величаво. Жемчужные подвески ее кики при этом глухо звякнули, стукнувшись друг о друга, и поляк, уж было отвернувшись от возка, снова неосознанно повернул голову обратно на этот звук, встретился с Ксенией взглядами.
Некоторое время они смотрели друг на друга, не силах отвести глаз. Ксения при этом чувствовала, как внутри нее нарастает волна волнения и какого-то странного смятения, заставляя ее сердце биться все быстрее и быстрее с каждым мигом.
Не от страха. В предвкушении того, что снова перевернет ее жизнь, как это случилось некогда. Только в отличие от того времени, она уже не та юная девочка, что когда так неосторожно обманулась. Теперь все будет по-другому. Теперь ее сердце закрыто. Оно должно быть закрыто!
— Чтоб меня черти взяли! — громко произнес лях, и Ксения еще выше вдернула подборок, стараясь унять дрожь в пальцах.
Она поняла, что он узнал ее. Как и она узнала это лицо с глубокими морщинами на лбу и в уголках рта, с длинными седыми усами и двумя короткими шрамами над левой бровью, идущими ей в параллель.
— Чтоб меня черти взяли! — повторил лях, усмехаясь, и крикнул куда-то в сторону, не отводя своих глаз от лица Ксении. — Владислав!
1. Настил бревенчатый на дороге
2. Стеганный кафтан дворянской конницы с высоким воротником и рукавами по локоть, с металлическими прокладками для защиты.
3. Часть головного убора, вытканное длинное полотно которое крепилось на кичке и спускалось ниже на спину и плечи (здесь) или отдельный головной убор из полотна
4. Еще — рутень, листопад — пора золотой осени и сброса листвы деревьев, увядание природы
5. Сорочка, одеваемая под сарафан простыми женщинами и девушками
6. Один из весенних месяцев, ближе к апрелю
7. Вид женской обуви в Московской Руси
8. Кика — украшенный головной убор замужней боярыни; повойник — подобие шерстяной шапочки, напоминавшей чепец, стянутый на затылке верёвочками или закреплённый на голове шерстяной лентой
9. полотенце, которым женщины полностью покрывали голову, а иногда шею и плечи. Поверх, на голове, для закрепления надевалась повязка или лента
10. Ближе к середине августа
11. арбалет
12. Автор «Домостроя»
Ксения сжала судорожно руки, стремясь погасить в себе крик, что так и рвался из груди. Хотелось ударить со всей силы в стенку возка, так сильно, чтоб разбить костяшки пальцев в кровь. Ведь она едва сдерживала в себе ту злость, что захлестнула ее, когда поляк снова позвал своего командира по имени, призывая того подойти скорее к возку и взглянуть на захваченных в плен.
Злость на себя. За то волнение, что кровь гонит по жилам и заставляет дрожать ладони, за то желание, что захватило ее с головой. Желание снова увидеть его. Но не так, как видела его изредка, в снах своих и грезах, а наяву, да еще так близко к себе. Посмотреть, изменился ли он за прошедшие годы. Взглянуть в его глаза, когда он поймет, кто перед ним. Будет ли в них сожаление о том, что он сделал тогда? Или он вообще забыл, кто Ксения такая и ту роль, что она сыграла в его жизни?
— Тихо, — твердо шепнула Ксения всхлипывающей подле нее Марфуте, будоражащей ее напряженные донельзя нервы своим плачем. — Не причитай ранее срока.
Та посмотрела на нее, как на безумную. Как можно не бояться ляхов, в руках которых они, совершенно беспомощные ныне? Да, они не так бесчинствуют по отношению к пленникам, как русские, переметнувшиеся к Вору {1}, или казаки, что пришли с южных земель. Но разве не слышала боярыня, что те творят с несчастными пленницами? Быть может, они и не тронут Ксению, но вот ей самой придется нелегко. За ней нет боярской калиты {2} и знатного рода. Разве сможет Ксения спасти свою девку от той участи, что ждет ее, когда их вытащат из возка сильные мужские руки?
Тем временем к повозке приблизился тот, кого так настойчиво звал усатый поляк. Ксения различила твердые шаги и даже дыхание затаила в ожидании встречи, которой она даже не чаяла. Уже не чаяла.
Он почти не изменился, невольно отметила Ксения, едва в ее поле зрения появился молодой шляхтич. Та же стать, тот же широкий разворот плеч. Те же знакомые черты лица и слегка прищуренные глаза. Легкий ветерок трепал черные, как смоль, волосы, которые теперь были длиннее, чем она помнила, спускались намного ниже, чем было принято у поляков, почти до самого подбородка.
