— Вы все здорово поработали, чтобы вытащить меня из Америки, и вижу, вам не терпится рассказать мне что-то. Может быть, пойдем в библиотеку, Блейк? Ты же знаешь, я терпеть не могу оставаться в неведении.
На лице брата появилось выражение неловкости. Он глубоко вздохнул:
— Ты прав, нам есть что обсудить, и нет смысла откладывать этот разговор. Что же, пойдем в библиотеку. Для бренди еще рано?
— Не по моим часам, — ответил Девон. — Но по выражению твоего лица оно мне понадобится.
Вскоре они уединились в библиотеке.
— Если сказать в двух словах, — начал Блейк мрачным голосом, протягивая бокал Девону, — это отец. Мне грустно, что именно я говорю тебе это, но он, кажется… Не знаю, как выразить это корректно. Мы все считаем, что он… — Он замолчал на минуту и сделал глоток бренди. — Словом, отец сходит с ума.
Девон, не отрывая глаз от лица брата, взял бокал.
— Ты говоришь, сходит с ума?
— Да. Повредился умом, спятил, сбрендил, стал ку-ку.
Девон поднял руку:
— Да, ситуация… Вы приглашали врача?
— Приглашали, и не раз, в последние несколько месяцев, но тот уверяет, что отец совершенно здоров.
— А ты считаешь иначе, — сказал Девон, внимательно наблюдая за братом, пока тот потягивал бренди. — Ты говорил об этом врачу?
— Конечно. Оба — я и мама, но когда бы он ни приходил, чтобы осмотреть отца, тот ведет себя весьма разумно и рассуждает очень здраво, так что доктор думает — мы все слишком преувеличиваем и просто не понимаем его эксцентричности. — Блейк поднялся и подошел к письменному столу, стоящему перед окном, облокотился на него. — Если тебя интересует мое мнение, то доктор Ламберт — чертов подлиза и подхалим. Он семейный врач вот уже тридцать лет и, несомненно, ожидает, что отец упомянет его в своем завещании. Потому и не собирается признавать его невменяемым. — Голос брата стал более сдержанным. — Отцу уже шестьдесят девять, Девон. Он не вечен.
Девон задумчиво посмотрел на бренди в своем бокале.
— Я понимаю. — Он медленно сделал глоток. — Но все же расскажи о нем. Что тебя беспокоит в его поведении?
Темные брови Блейка поднялись.
— Примерно полгода назад у него начались проблемы со сном. Теперь каждую ночь он встает и часами бродит по темным коридорам в ночной рубашке и домашних туфлях. Часто разговаривает сам с собой, рассказывает о своих предках и обо всем, что знает об их жизни.
Девон подошел к кушетке и сел. Некоторое время он раздумывал над тем, что услышал от брата.
— Да, — сказал он, — тревожно слышать все это, но, возможно, доктор по-своему прав. Ты сам напомнил, что отцу шестьдесят девять. Может, это всего лишь старческие странности? Он просто вспоминает прошлое. Возможно, именно поэтому доктор и не выражает озабоченности.
Его брат сделал еще один глоток бренди. Он покачал толовой, и вдруг показался Девону очень усталым.
— Ты как будто разочарован, — сказал Девон, испытывая легкий приступ недовольства. — Ты ожидал, что я вернусь домой и одним взмахом руки разрешу все проблемы?
Брат промолчал. Девон осторожно взглянул на выражение его лица и откинулся на подушки софы.
— Или, возможно, ты вспомнил, что я не герой, за которого все меня всегда принимали?
Именно поэтому он и покинул дом три года назад — потому что крайне разочаровал всех. Особенно Винсента и отца.
Нет… «Разочаровал» было недостаточно сильным словом. Из-за своей юношеской страсти он предал веру Винсента и разрушил, разбил возвышенное и благородное мнение о нем отца. Он уничтожил его необъяснимую гордость за старшего сына.
Девон помнил каждое слово их спора, словно это случилось только вчера, — как отец назвал его неудачником который не состоялся как сын и особенно как мужчина.
Почему он не смог управиться с конем? Как оказался настолько глуп, что в то время года выбрал скользкую, грязную дорогу через лес? И главное; что он делал наедине с Мэри Энн? Он что, утратил честь и порядочность? Ведь Мэри была невестой его брата.
Девон слушал отца, опираясь на костыли, когда швы над глазом все еще жгли и болели, а вина за то, что случилось, казалась хуже самой смерти.
Потому что Мэри Энн — девушка, которую Винсент любил и на которой собирался жениться, — умерла.
— Ты мне больше не сын, — отрезал тогда отец. На этом их отношения прекратились. Девон даже не попрощался с ним на следующее утро, когда второпях сел в экипаж, чтобы отбыть в Америку, Он ни разу не написал отцу и не получил ни единого письма от него. Впрочем, он и не ожидал ничего иного — настолько силен был гнев отца в ту ночь.
— Ты нужен нам, — спокойно сказал Блейк, прерывая воспоминания Девона. — Ты глава семьи.
— Нет, — твердо ответил он. — Глава семьи наш отец, герцог.
— Не теперь, когда он помешался.
Девон с тревогой посмотрел на брата, затем поставил бокал на стол.
— Я пока еще не убежден, что он сумасшедший, Во всяком случае, пока сам не поговорю с ним. Как я уже сказал, возможно, это всего лишь возрастные, явления. С этим ничего нельзя поделать, остается только быть терпеливыми и внимательными, пока все не кончится…
— Ты говоришь, пока все не кончится. — Блейк горько усмехнулся.
— Что в этом смешного?
Брат встал и подошел к окну.
— Это вовсе не смешно. Я подумал о совпадении. Ты не знаешь самого печального во всей этой истории.
— Что ты имеешь в виду?
Блейк посмотрел ему прямо в лицо.
— В последний месяц отец не раз говорил о конце. Подойди сюда. — Он жестом позвал Девона к окну. — Выгляни наружу — и ты поймешь, что я имею в виду. — Девон встал и приблизился к брату, который указывал на итальянский сад: — Вон он там, под дождем.
И действительно, отец был там, в саду, — их отец, надменный герцог Пембрук, властный патриарх семейства, на коленях в грязи. От сада мало что осталось, поскольку все растения были выкопаны, всюду чернели глубокие ямы и кучи грязи. Сейчас он лопатой выкапывал последний куст роз.
— Он пересаживает свои любимые цветы на верхнюю террасу, — пояснил Блейк.
Девон почувствовал, как в нем закипает гнев.
— Господи, а где же садовник? Почему отец сам занимается этим? И почему никто не держит над ним зонта?
— Отец никому не разрешает помогать ему, — сообщил Блейк. — Он настаивает на том, чтобы делать все самому, и на прошлой неделе уволил лакея, который попытался помочь ему везти садовую тележку.
— Но ради чего он занимается этим?
— Говорит, что спасает дворец — в частности, свои любимые сады, — потому что верит, что над нами висит древнее проклятие, что приближается огромное наводнение, которое снесет всех нас и унесет прочь.
