Маркус с трудом восстановил дыхание. Хладнокровие помогало ему во многих ситуациях, но в этот раз у него было задание, а также собственные планы. Для осуществления и того и другого ему требовалось проводить много времени в обществе Элизабет, и ничто не должно было препятствовать этому.
Отвечая на вызов Уильяма гордо поднятой головой, он сделал последние несколько шагов и сократил расстояния между ними до нескольких дюймов, тон его стал зловеще низким.
– С вашей стороны было бы неумно мешать моему общению с Элизабет. У нас еще много невыясненных вопросов, и я не позволю вам проявлять назойливость. Я никогда не причиню ей вред, а если вы сомневаетесь в моих словах, тогда назовите сейчас же вашего секунданта. У меня устойчивое положение, оно стоит того риска, который вы для меня представляете.
– И ради этого вы рискнете жизнью?
– Вне всяких сомнений.
Мужчины еще некоторое время напряженно вглядывались друг в друга. Маркус недвусмысленно заявил о своих намерениях, и теперь угрозы уже ничего не могли изменить.
В свою очередь, взгляд Уильяма несколько смягчился. Годами они поддерживали лишь светское знакомство, жизнь Уильяма резко контрастировала с жизнью холостяка Маркуса, и они изредка перекидывались парой слов, о чем Маркус очень сожалел. Ему часто не хватало общества друга, однако Уильям слишком быстро переменил свое мнение о нем, поэтому Маркус мог бы с тем же успехом общаться с глухим.
– Не вернуться ли нам в зал, леди Баркли? – в конце концов предложил Уильям.
– Да, милорд, – согласилась Маргарет. – Я как раз собиралась сказать то же самое.
Скрывая удовлетворение, Маркус кивнул, повернулся на каблуках и удалился.
Элизабет не спеша пересекла прихожую Честерфилд-Холла. Ее губы все еще трепетали, ощущая вкус губ Маркуса, пьянящий привкус того, что сводило женщин с ума. Хотя сердце теперь билось спокойнее, у Элизабет было такое ощущение, будто она только что преодолела бегом несколько миль.
Сняв перчатки, она направилась к лестнице – ей нужно было обдумать слишком многое. Она не ожидала, что Маркус будет столь решительно добиваться своей цели, и не была вполне уверена, что знает, как противостоять его настойчивости.
– Миледи?
– Да? – Элизабет остановилась и, повернувшись к слуге, заметила в его руке серебряный поднос с посланием желтого цвета. Хоть письмо и было совершенно безопасным на вид, Элизабет вздрогнула: почерк и пергаментная бумага были теми же самыми, что и в письме с требованием отдать дневник Хоторна.
Она покачала головой и глубоко вздохнула. Маркус придет сюда завтра с визитом, в этом можно было не сомневаться. Какое бы требование ни содержало послание, оно может подождать: читать его одной ей не хотелось. Элизабет отлично знала, насколько опасны задания агентства, и не воспринимала свое новое положение с легкостью. Теперь настойчивость Маркуса по крайней мере она использует с некоторой выгодой для себя.
Отпустив слугу, Элизабет поднялась по лестнице.
Какой печальный поворот судьбы – человек, приставленный защищать ее, именно тот, кому она меньше всего могла доверять!
В отличие от городской, усадьба на Гросвенор-сквер, Честерфилд-Холл, представляла собой обширное поместье, расположенное на значительном расстоянии от ближайшего дома.
Стоя в прихожей, Маркус передал шляпу и перчатки ожидавшему лакею, а затем последовал за дворецким в парадную гостиную; при этом от него не ускользнуло то, что когда-то его провожали и принимали как близкого родственника, а теперь не считали достойным таких привилегий.
– Граф Уэстфилд, – объявил слуга.
Войдя, Маркус задержался на пороге и, оглядев комнату, заинтересовался портретом, висевшим над камином. Покойная графиня Лэнгстон взирала на него фиалковыми глазами, такими же, как у дочери, и обаятельно улыбалась; однако в отличие от Элизабет в ее взгляде не было настороженности, лишь мягкий отсвет удовлетворенности своей судьбой.
Когда-то Маркус поклялся посвятить свою жизнь тому, чтобы сделать Элизабет столь же счастливой, как его мать; теперь же он хотел лишь удовлетворить терзавшее его желание и освободиться от ее проклятия.
Сжав зубы, он отвернулся от болезненного напоминания и увидел соблазнительные формы, вид которых преследовал его наяву и во сне. Когда дворецкий тихо закрыл за собой дверь, Маркус повернулся и закрыл дверь на замок.
Элизабет стояла у арочного окна, выходившего в сад. Одетая в простое платье из муслина, она выглядела столь же юной, как и при их первой встрече. Несмотря на множество интрижек, Маркус еще никогда не встречал женщину, которая влекла его столь глубоко и сильно, как Элизабет.
– Добрый день, лорд Уэстфилд, – проговорила Элизабет низким грудным голосом, от которого Маркусу сразу пришли на ум смятые шелковые простыни.
Неожиданно она взглянула на него весьма уверенно.
– Мой брат дома.
– Тем лучше для него.
В несколько шагов Маркус пересек комнату и поднес пальцы Элизабет к своим губам. Кожа ее была само совершенство, запах возбуждал. Лизнув между пальцами, Маркус наблюдал, как расширились ее зрачки и потемнела радужная оболочка. Потом он поднес ее руку к своему сердцу и крепко прижал.
– Теперь, когда твой траур позади, ты собираешься возвращаться к себе?
Элизабет прищурилась.
– Так тебе было бы проще, да?
– Разумеется, завтраку в постели и послеполуденным встречам будет способствовать более интимная обстановка, – спокойно ответил Маркус.
Вырвав руку, Элизабет повернулась к нему спиной.
– Принимая во внимание твою явную неприязнь ко мне, я бы этого не сказала, – проворчала она. – Я никак не могу понять, почему ты так жаждешь интимной связи.
– Физическая близость не обязательно влечет за собой интим.
Плечи Элизабет застыли под водопадом темных волос.
– Неужели? – Она фыркнула.
Смахнув воображаемую пылинку с манжеты, Маркус подошел к дивану, поправил сюртук и сел; он не хотел выказывать свое раздражение, а чувство вины и так посещало его достаточно часто.
– Я стал тем, кем ты меня когда-то посчитала. А что же мне было делать, дорогая? Сходить с ума от мыслей о тебе? Изнывать без тебя? – Он выразительно вздохнул в надежде, что тем вынудит Элизабет повернуться к себе лицом. Смотреть на нее было для него удовольствием, но через четыре года это превратилось в наслаждение, необходимое, словно воздух. – По правде сказать, я не удивился бы, узнав, что ты отказала мне в том небольшом утешении, в котором я нуждаюсь, из-за своего жестокосердия.
Элизабет резко обернулась, щеки ее пылали.
