Как будто так и надо, она уселась рядом с Рахарио, откинувшись на спинку кровати в изголовье, согнув колени и положив на них книгу. То был минутный импульс, в котором она быстро раскаялась. Потому что его близость смущала ее так же, как его пытливые взоры, которые он переводил с ее лица на темные полосы буквенных строк и снова смотрел на ее лицо. Собственный голос казался ей чужим, искаженным и слишком высоким, и через каждые несколько строчек она запиналась и начинала заикаться.
– Может быть, ты сам почитаешь? – перебила она себя и с легким смешком протянула ему книгу.
Изучающий блеск в его глазах померк, и мускулы сильных челюстей напряглись, так что обозначились желваки.
– Я устал, – хрипло сказал он, вытянулся и отвернулся.
Веки Георгины задрожали. Потом она поняла – и ее бросило в жар.
– Извини, – прошептала она. – Я не подумала, что ты… Это было глупо с моей стороны.
Рахарио не шевелился. Желудок Георгины сжался так судорожно, что ей стало дурно.
– Если… если хочешь, я тебя научу. Это не так уж трудно!
Закрыв глаза, Рахарио безмолвствовал.
Георгина мягко всплыла из глубокого сна, ее кебайя пропотела, и на щеке было ощущение чего-то липкого. Тяжелый свет раннего вечера висел в помещении, стрекотали цикады; должно быть, дождь на какой-то момент прекратился.
Она сонно сощурилась и окончательно открыла глаза.
Ее щека была прижата к коричневой гладкой груди Рахарио, которая равномерно поднималась и опускалась с его дыханием, сердцебиение было спокойным и ровным – у самого ее уха. Она не помнила, как заснула и как так получилось, что она лежала наполовину на нем, наполовину на его руке. Взгляд ее скользнул по его плоскому животу, по выступающим буграм тазовых костей и с любопытством остановился на тонкой линии черных волосков, что тянулась вниз от пупка под пояс его штанов – до сих пор она не замечала ее. Она быстро отвела глаза и осторожно подняла голову.
Рахарио тоже спал, обняв ее за плечи. Странная, сладкая тоска пронизала ее живот дрожью, и это смутило ее, и одновременно ей стало стыдно, что она невольно оказалась так близко к нему; наверняка это ему неприятно. Она подтянула локти, чтобы опереться на них и встать, вывернулась из-под его руки.
Его тело дрогнуло, и она замерла.
Он взглянул на нее вниз из-под тяжелых век, на губах появилась улыбка. С глубоким вздохом он повернулся к Георгине и притянул ее к себе.
Мгновение недоверчивого сопротивления – и Георгина поддалась его рукам и снова опустилась ему на грудь. Вдохнула его тепло, его запах – моря и водорослей, корицы и кож – и сердце ее чуть не разорвалось от счастья.
* * *
Как камень, упавший в тихую воду, порождает на зеркальной поверхности круговые волны, так и Рахарио полностью перестроил дни Георгины.
Миновало бесцельное меандрическое блуждание пустыми часами. Бескрайний гладкий океан времени приобрел контуры из песчаных пляжей и скалистых утесов, структуру из коралловых рифов и зеленых холмистых островов. Он приобрел имя, Нусантара, описывающее континент из вод и островов, который не охватишь взором.
Галанг. Бинтан. Мезанак. Темианг. Сингкеп.
Острова, названия которых были для Георгины так же новы и непонятны, как некоторые выражения на малайском языке Рахарио. Ночами ей снились подводные миры, свет, мерцающий бирюзой и лазурью, в котором все пестрит и сверкает. В этих снах она парила среди перламутровых рыб, меж морских звезд и причудливых подводных существ, плутала в каменных джунглях кораллов. В невесомой мирной тиши.
Море было домом оранг-лаут, родиной их предков, испокон века их жизненной артерией и их судьбой.
Мир, откуда явился Рахарио, был архаическим, люди жили там так же, как тысячи лет назад. Рыболовствуя, ныряя за сокровищами моря и ведя меновую торговлю. Хозяева моря, воители вод, сегодня они предлагали охранительное сопровождение торговым караванам, а завтра претендовали на грузы, что перевозились на борту кораблей, плывущих под парусами через их воды. Жизнь, которая следовала собственным исконным традициям, ценностям и ритуалам, вплетенная в мелкоячеистую сеть из семьи, рода и племени. Подчиненные теменгонгу султаната Джохора, нептуноподобному владыке, царство которого охватывало куда больше воды, чем суши. Построенное на волнах и песке, а не на камне, оно тем не менее казалось вечным и вневременным.
Георгина жадно впитывала все, что Рахарио рассказывал ей об этом чужом мире, который, казалось, родился из сказки и все же был реальным. Рахарио принес ей приключение, которое она не смогла бы выдумать себе даже в самых смелых фантазиях. И хотя она была все эти дни настолько близко к нему, что не могла сомневаться в реальности юноши из плоти и крови, он все же казался ей иногда мифическим созданием океана.
Юный морской человек. Сын Тритона. Или одно из ластоногих существ, о которых когда-то рассказывал ей отец: они сбрасывают свою морскую шкуру, выходя на берег в человеческом облике.
А Георгина была всего лишь обычной маленькой девочкой, рожденной на суше и приговоренной к земле.
Единственное ее сокровище состояло в знании грамоты, которой с ее помощью овладевал и Рахарио, когда они вместе склоняли головы над страницами книги. Черные значки, тоненькие, как паучьи ножки, сухие, как ломкая истершаяся бумага под ними. Жалкие по сравнению с тем волшебством, которое исходило от Рахарио.
– Когда-нибудь, – тихо сказал Рахарио, устремив взгляд в сторону моря поверх веток с красными цветами, – когда-нибудь я стану богатым. Богатым и могущественным. И у меня будет большой корабль, только мой.
Георгина, сидя рядом с ним на скале, тайком взглянула на него сбоку. Его темные глаза налились тоской – и эта тоска была эхом ее мечтаний. Она еще крепче обхватила руками колени.
– А меня ты возьмешь с собой? – робко спросила она.
Он скривил рот:
– А ты что – плавать умеешь?
Георгина пристыженно качнула головой: нет. Он состроил гримасу разочарования и с сожалением прищелкнул языком:
– Без того, чтобы уметь плавать, – на корабль ни-ни. Даже не думай.
Георгина слабо кивнула, теребя нитку у себя на саронге.
– Но, – быстро шепнул он ей на ухо, – я могу тебя научить. – Он легонько толкнул ее: – Ну конечно же, я возьму тебя!
Неуверенная улыбка задрожала на губах Георгины и взорвалась ликованием, когда Рахарио ей улыбнулся.
Георгина не знала, каким он ей нравился больше: с легкой тенью пушка вокруг рта или с гладким и мягким подбородком после того, как он поколдовал над ним старой бритвой из выдвижного ящика умывального столика. Но ей точно нравились две канавки по уголкам его рта, которые появлялись, когда он улыбался, и то, как ярко вспыхивали ровные зубы на его коричневой физиономии, когда он смеялся. Ей нравилось, как живо двигались его брови, когда он говорил, и ей нравились его глаза – они напоминали ей насыщенные капли черного океана, то спокойные и бездонно глубокие, то бурно кипящие. И когда он смотрел на нее – вот как теперь, – в животе у нее начиналась щекотка, как будто там копошилась горстка жуков.
