Они ехали не останавливаясь почти сутки, поэтому Алекс не стал тревожить Кей и оставил ее спать на лошади, а сам стал проверять, на месте ли все то, за что он заплатил. Тюк соломы валялся в углу, для лошадей было приготовлено немного овса, на колченогом столе стояла миска с жидким водянистым супом, а рядом лежала черствая буханка хлеба. Еда была скудной, однако Алекс чувствовал, что старик дал все, что мог.
Разложив солому в пустом стойле, Алекс подошел к Кей. Она спала глубоким сном и потихоньку съезжала набок. Он обхватил ее за талию и вытащил из седла. Она оказалась крепкой, тяжелее, чем он предполагал, — хотя не стоило забывать, что в последнее время он сильно ослабел. Не просыпаясь, она устроилась поудобнее, как будто привыкла к тому, что ее носят на руках, — а ведь действительно привыкла, понял Алекс. Он знал, кто она такая и какую жизнь ведет, потому что его мать, когда он был маленьким, читала вслух ему и отцу письма своей матери Эдилин Харкорт.
После смерти матери, когда ему уже исполнилось девять, он начал переписываться с Натом, братом Кей. Оба родились в один год и миссис Харкорт считала, что переписка со своим сверстником поможет Алексу пережить утрату. И помогла, только они с Натом не перестали писать друг другу.
За те пятнадцать лет, что Алекс переписывался с братом Кей, он много узнал о семье Харкорт. Когда им с Натом было по десять, они решили сделать из своей переписки тайну. Для Алекса это означало не читать письма Ната отцу — только он все равно все ему рассказывал. Для Ната же, который жил в большой семье и делился всем, это означало не делить Алекса ни с кем. Только родители знали о том, что мальчики переписываются.
Алекс помнил каждое слово, что Нат писал о своей младшей сестре. Когда он был в тюрьме, Ти-Си обмолвился о том, что крестница приезжает к нему в Чарлстон.
— Только он не должен был отправлять ее ко мне, — пробормотал Алекс.
Кей заерзала у него на руках и обняла за шею. Капюшон упал с ее головы, полы плаща распахнулись, и взору Алекса предстали обнаженные плечи, изящество которых подчеркивал глубокий вырез переливающегося белого платья.
Он попытался прикрыть ее и едва не уронил. Недели на голодном пайке и отсутствие физической нагрузки нанесли ему тяжелый урон.
Алекс осторожно уложил Кей на солому, потом выпрямился и потянулся. И, не удержавшись, посмотрел на свою невольную спутницу. Ее темные волосы разметались вокруг головы, как нимб, хрусталинки на роскошном платье сверкали в лучах заходящего солнца, проникавшего сквозь дыры в крыше. Она лежала на плаще, которым он накрыл солому, и всем своим видом олицетворяла красоту, настолько совершенную, что Алекс даже застонал.
Что, черт побери, с ней делать?
У него в голове не укладывалось, как можно выпустить в мир такое хрупкое и невинное создание.
Алекс оставил ее спать в стойле, а сам занялся лошадьми. Он снял с них седла и сумки, обтер соломой и задал корм.
Когда он вернулся к стойлу, оказалось, что за все это время Кей даже не пошевелилась. Он сел на колченогий стул у старого стола и, то и дело поглядывая на спящую, съел половину того, что оставил им Йейтс. На это ушло всего несколько минут, и после еды ему захотелось спать. Он жалел, что у него нет пледа, в который можно было бы уютно завернуться.
Пока Алекс раздумывал, куда бы прилечь, его спутница перекатилась на бок и освободила половину широкого шерстяного плаща. Он понимал, что делать этого не следует, но противостоять искушению не мог. Он лег на солому и укрылся свободной половиной плаща. Не будь он таким грязным, то лег бы рядом с Кей, а так он просто испачкает ее платье. Засыпая, Алекс недоумевал, как она могла проехать верхом такое огромное расстояние и остаться чистой? Но с другой стороны, умение оставаться чистой — это одна из загадок женщины, в этом он твердо убежден.
Алекс проснулся как от толчка и остался лежать с закрытыми глазами, прислушиваясь. Ничего не услышав, он встал и огляделся. На первый взгляд все вокруг было таким же, каким он оставил вчера, однако он чувствовал, что что-то изменилось — или вот-вот изменится. Отец говорил, что он унаследовал от матери крохотную долю ясновидения.
Мать всегда чувствовала, когда к ним кто-то собирался прийти, В шесть лет, видя, что мать торопливо прибирает дом, он уже понимал, что скоро случится нечто необычное, и его сердце начинало биться в приятном предвкушении. Между прочим, она никогда не ошибалась.
Алекс посмотрел на Кей, которая так и спала на боку. Он снова прислушался. Тишину нарушали лишь тихие звуки животных, содержавшихся в амбаре. Вроде бы все в порядке. Однако Алекс не мог отделаться от ощущения, что что-то все же случится.
Задрав голову вверх, он через дыры в крыше увидел, что скоро рассветет, а это означало, что он спал очень недолго. Внутренний голос подсказывал ему, что нужно вывести лошадей. Когда придет опасность, ему и его спутнице придется бежать со всей возможной скоростью, так что надо подготовить лошадей.
Алекс тихо прошел в то стойло, где оставил своего жеребца, и провел рукой по его спине. Лошадь не принадлежала ни к разряду скаковых, к каким он привык, ни к крепким низкорослым лошадкам, популярным в горной Шотландии, это было обычное рабочее животное, которому предстояло везти оборудование, необходимое для экспедиции.
Извинившись перед жеребцом, Алекс стал надевать на него уздечку. Животное еще не отдохнуло после тяжелой дороги, но покорилось ласковым рукам Алекса.
Затем он занялся кобылой и погладил ее по бокам. Вероятно, это была лучшая лошадь в конюшне Ти-Си. Кобыла забеспокоилась, но Алекс успокоил ее, прошептав несколько ласковых слов на ухо. Она была молодой, и Алекс сразу определил, что ей под силу развить довольно большую скорость. Осмотрев копыта кобылы, Алекс с улыбкой вспомнил манеру езды Кей. Ее хорошо выучили, и она держалась в седле настолько естественно, как будто выросла в Шотландии. При этой мысли Алекс улыбнулся шире. Она наверняка заявит, что виргинцы ездят верхом не хуже шотландцев.
Алекс принялся затягивать на кобыле ремни красивого английского седла, в котором ехала Кей. На нем не было сумок, следовательно, и пользы от него особой не было, однако оно отличалось красотой и изяществом. Алекс порадовался тому, что седло не дамское, хотя догадывался, что обычно Кей ездит именно в дамском седле.
Оседлав лошадей, Алекс подошел к двери амбара и осторожно приоткрыл ее. Он ничего не услышал, никого не увидел. Тогда он вывел лошадей наружу и примерно на расстоянии в полмили привязал их к большому дубу. Он знал: если не пойдет дождь, животные будут в полном порядке, однако чувствовал, что они с сожалением покинули уютные стойла. Извинившись перед ними, он вернулся в амбар.
