Туман поглощает звуки, поэтому стук молотка прозвучал приглушенно. Однако дверь сразу же открылась. Элизабет невольно сжалась, но на этот раз ее встречал не враждебный араб-дворецкий в белом балахоне, а вполне пристойная девушка в привычном наряде английских служанок — в переднике и чепчике. Она сделала реверанс, как будто встречать женщину, наносящую в одиночестве визит лорду Сафиру в четыре тридцать утра, было для нее обычным делом.» А может, так оно и есть?»— мрачно подумала Элизабет, переступая порог.
— С добрым утром, мэм. На улице просто ужас что творится. Милорд просил проводить вас прямо к нему. Позвольте взять ваш плащ, пожалуйста.
Элизабет держала сумочку под толстой накидкой из черной шерсти. Полные груди, не поддерживаемые корсетом, тянули вниз, тугие соски натягивали материю.
— В этом нет необходимости.
Казалось, сейчас служанка запротестует, но она вновь сделала реверанс, пробормотав только:
— Очень хорошо, мэм, следуйте за мной, пожалуйста.
Стены холла были отделаны красным деревом, инкрустированным перламутром. Фарфоровые вазы в рост человека стояли по обеим сторонам винтовой лестницы. Пестрые восточные ковры, преимущественно в желтых и красных тонах, устилали ступени, исчезавшие во тьме.
Несомненно, лорд Сафир специально приказал зажечь все огни в холле, чтобы она смогла оценить безрассудство своей попытки подкупить его сутки назад. Какой же она была дурой, решив, что лорда Сафира можно соблазнить деньгами. Совершенно очевидно, что его состояние превосходило даже сокровища его познаний в области эротики.
И если, как она подозревала, их сегодняшняя встреча вызвана всего лишь желанием унизить ее, то этот урок окажется первым и последним. Однако необходимые познания она сможет получить, только отбросив свою английскую чувствительность и щепетильность.
Во введении и первой главе трактата» Благоуханный сад» шейха Нефзауи содержалось много непонятного, и она надеялась получить разъяснения.
Служанка тихонько постучала в дверь библиотеки, прежде чем открыть ее. Сцена, открывшаяся глазам Элизабет, заставила ее замереть на месте. Лорд Сафир в твидовой визитке восседал за массивным письменным столом красного дерева. Перед ним лежала раскрытая книга. В свете газовых фонарей его волосы отливали золотом. Желто-оранжевые языки пламени весело плясали в камине по левую руку от него. Горячий пар клубился над чашкой справа, густой аромат кофе наполнял воздух. Серебряный поднос с серебряным же кофейником располагался на самом краю стола. Этот подчеркнуто английский интерьер встревожил Элизабет.
Секс означал для нее нечто таинственное, экзотическое и совершенно чуждое. Если бы Рамиэль оделся на арабский манер — подобно тому, как был одет накануне его слуга, — она смогла бы сидеть напротив него за столом и невозмутимо разглагольствовать об искусстве физической любви. Но обсуждать нечто подобное с мужчиной, который вполне мог появиться за ее столом на ужине, было выше ее сил. При данном положении вещей ее сексуальная неудовлетворенность снова становилась запретной темой.
Служанка тихо кашлянула:
— Простите, милорд. Я привела к вам леди. Принести вам еще что-нибудь?
Либо лорд Сафир не слышал служанку, либо просто проигнорировал ее. Возможно, он намеренно игнорировал Элизабет, чтобы показать, как мало она значила для такого человека, как он.
Время тянулось нескончаемо долго, пока он с шумом не захлопнул книгу и не поднял голову.
— Возьми, пожалуйста, плащ у миссис Петре и принеси еще одну чашку с блюдцем.
Элизабет почувствовала, как побледнело ее лицо. Словно в тумане она видела, как служанка присела в реверансе, затем тяжелый плащ соскользнул с ее плеч, и дверь библиотеки громко захлопнулась за ней.
— Присаживайтесь, миссис Петре.
Элизабет никогда еще не чувствовала себя столь обозленной… или обманутой. Она ожидала, что он постарается унизить ее, но не ожидала от него предательства.
— Запрещенный прием, лорд Сафир. — Она стиснула зубы, чтобы унять дрожь. — Вы заверили меня, что араб никогда не скомпрометирует женщину.
Его золотисто-коричневые брови, чуть темнее благородного золота его волос, насмешливо изогнулись.
— А вы полагаете, что я это сделал?
— Если бы я желала быть узнанной, то не набросила бы вуаль. Незачем называть меня по имени. Слуги много болтают.
— А английские джентльмены, как я понимаю, этого не делают? Если вы не желаете, чтобы вас узнали, не следовало оставлять свою визитную карточку одному из слуг.
— Ваш дворецкий — араб, — упрямо возразила Элизабет.
— Правда? А я кто, по-вашему? Араб или англичанин?
Ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не высказать ему все, что она о нем думает.
— У вас затвердели соски. Гнев действует на вас возбуждающе?
У Элизабет перехватило дыхание.
Рамиэль неожиданно улыбнулся. Это была добрая, обезоруживающая улыбка, полная тепла и озорства. В это мгновение он напомнил ей Филиппа, ее младшего сына. Тот так же улыбался, когда выкидывал что-нибудь совсем уж из ряда вон выходящее и хотел избежать наказания.
— Не волнуйтесь, миссис Петре. Мои слуги слишком хорошо вышколены. Они не разглашают имен моих гостей. В Аравии непочтительных слуг подвергают порке или продают.
— В Англии слуг не порют, — парировала Элизабет ледяным тоном. — Да и рабство запрещено.
— Но отнюдь не считается зазорным покупать слуг во время путешествия на Восток. А вот и Люси. Оставь чашку и блюдце на подносе… вон там. Спасибо. Ты нам больше не понадобишься.
Элизабет едва удержалась, чтобы не броситься вслед за служанкой вон из библиотеки. Здравый смысл тем не менее напомнил ей, что она сама напросилась к нему в ученицы. И если ей невыносимо слышать из его уст названия различных частей женского тела, то каково ей будет, когда он заговорит об анатомии джентльмена?
Словно не замечая происходившей в ней внутренней борьбы, Рамиэль налил поразительно черный напиток в пустую чашку, а затем плеснул туда, как ей показалось, чуть-чуть холодной воды. Он предложил ей кофе, вежливо коснувшись краешка блюдца.
— Возьмите, миссис Петре, и присаживайтесь. Если вы, конечно, не передумали.
Он бросил ей перчатку. И если этот урок завершится провалом, виновата будет только она сама. Это был вызов, который Элизабет не смогла не принять.
Она резко выпрямилась, подавшись грудью вперед, соски еще явственнее обрисовались под натянувшимся материалом. Медленным шагом она пересекла разделявшее их пространство и опустилась на краешек кресла работы бургундского мастера.
Этикет предписывал женщине снимать перчатки, если она намеревалась пробыть в гостях дольше пятнадцати минут. Также он предписывал в этом случае не скрывать лицо за вуалью. Неторопливо она стянула с рук перчатки, затем откинула вуаль на шляпку. Устроив перчатки и сумочку на коленях, Элизабет взяла фарфоровую чашку с голубыми прожилками.
