Федор покраснел от счастья. Его благородное сердце было сотни раз вознаграждено за преданность похвалой гетмана.
Ли Кан также пришел в сознание. Почесав себе макушку, он был несколько разочарован, убедившись, что бедный короткий пучок волос, почтенные остатки его косы, не выдержали холода: они остались в куске льда. Однако он был счастлив почувствовать, что жив, и поблагодарил Будду за то, что тот послал им на выручку на крыльях треххвостого льва лукавых собратьев Острого Клинка.
Жорж-Альбер потянулся и громко чихнул — он подхватил жуткий насморк. Мимо него проносили кружку с теплой водкой… Это было лучшее лекарство… и он присвоил ее.
Грегуар сел, протирая глаза, покрасневшие от мороза:
— Ах, мальчики мои… мои мальчики… Слава Богу, они живы.
— Resurrexi, et adhuc tecum, alleluia![26] — благодарственно воскликнул Золотий и добавил: — Скажи мне, батюшка, что это за люди тут вокруг?
Грегуар нахмурился, его все больше раздражала манера Золотия говорить по-латыни. Он решил раз и навсегда сбить с него спесь:
— Я не имел чести понять все, что говорили их милости, но, да будет вам известно, сударь мой, так называемый поп, мои господа узнали, как, впрочем, и я, его светлость гетмана Саратова, который держал моего самого молодого господина над купелью во время крестин перед его величеством царем, Я присутствовал при этой церемонии вместе с Федором и Ли Каном, — завершил с лицемерным смирением Грегуар, глядя на Золотия снизу вверх, чтобы увидеть, какое действие произвели его слова. Мозг строгого слуги отнюдь не замерз, а надо сказать, что в течение зимы, проведенной в Петербурге, он весьма усовершенствовал свой придворный язык, внимательно прислушиваясь к речам маркиза. Золотий не выразил особого восхищения. Разочарованный Грегуар продолжал:
— И именно его милость гетман спас нас всех от гибели десять лет назад, когда за нами была устроена подлая погоня.
— Значит, он уже к этому привык, — усмехнулся Золотий.
— Замолчите, невежа, и лучше послушайте, о чем говорят их светлости. Вы переведете мне те несколько слов, смысл которых от меня ускользает, — напыщенно произнес Грегуар, который, как мы помним, отнюдь не обладал даром постижения чужих языков.
— Где остальные мои товарищи? — забеспокоился Флорис, подойдя к гетману.
Могучий украинец опустился на корточки перед жареным козленком и предложил своим гостям его сочное, ароматное бедрышко.
— Калос вне опасности, сынок, они рядом в другой палатке. Они потеряли только одну женщину, да и той было, наверное, лет сто, если не больше, вполне подходящий возраст, чтобы умереть, — с полным ртом заявил гетман и прибавил: — Идите все сюда, когда мерзлота пройдет, мы тронемся дальше.
Пошатываясь, Флорис направился к тяжелому войлочному полотнищу, служившему дверью и затягивавшемуся при помощи веревки с золотым кольцом. Он приподнял его. Кто-то из казаков хотел ему помешать. Повелительным жестом гетман приказал остановить этого человека. Его сынок имел право делать все, что ему захочется. У Саратова никогда не было сыновей, и его стариковское сердце пело от радости, глядя на Флориса.
— Ах! Это судьба… судьба… — прошептал он, — разве я был не прав, царь… надо было оберегать твоего сына… отныне Саратов сам станет защищать его…
Задохнувшись от ледяного воздуха, Флорис снова едва не потерял сознание. Вцепившись в прочную ткань, он выглянул наружу. Степи не было видно. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулись сотни казачьих палаток. Палатка гетмана была больше и выше остальных. Флорис услышал, как в соседнем шатре молились цыгане, окружив тело своей королевы и готовясь к его погребению. Юноша с волнением подумал о предсказании старой цыганки, затем, успокоившись за судьбу Зингары, опустил полотнище и присоединился к своим товарищам, сидевшим возле гетмана Саратова. Последний уже расстегнул свой пояс с серебряными бляхами и поджал под себя ноги в валенках.
— Знаете ли вы, друзья, что мы следуем за вами вот уже в течение трех лук?
— Так значит, гетман, замеченная нами на горизонте темная полоса, от которой мы бежали, и была твоя армия! А мы боялись, что это солдаты, посланные императрицей или, по крайней мере, ее канцлером Воронцовым! — воскликнул Адриан.
Гетман сделал большой глоток водки и внимательно посмотрел на молодого человека, чьи живые глаза блестели на исхудавшем лице, заросшем золотистой бородой.
— Рассказывай, дружок, — произнес Саратов, разрывая руками мясо и протягивая кусок своему собеседнику. Адриан быстро рассказал гетману обо всем, что случилось с ними после их возвращения в Россию: о тайной миссии короля, о заговоре, коронации. С обычной своей сдержанностью он не стал говорить о чувстве, вспыхнувшем между Елизаветой и Флорисом. Но гетман был хитер, и он догадался о том, чего не услышали его уши. Завершая рассказ, Адриан поведал об измене Воронцова, коварной Менгден и, быть может, самой Елизаветы.
— Ах, женщины… женщины… — пророкотал Саратов, — от них всегда одни неприятности. Но что за чудная мысль пришла в голову вашему королю? И ты еще говоришь, что это великий король?.. Бр-р-р… нельзя сажать женщину на трон, эти создания не способны справиться даже с управлением собственным домом. Разве не так, хлопчики?
— О, ты прав, дорогой гетман, — хором отвечали казаки, подносившие пищу.
— В наших станицах эти визгливые бабы устраивают настоящий ад, они истощают бедных моих молодцов, и те благословляют небо, когда вновь отправляются со мной в дозор вдоль по Дону или в Сибирь. Здесь мы отдыхаем… Разве не так, хлопчики?
— О, да, дорогой гетман, — невозмутимо подтвердили шестеро казаков.
Удовлетворенный гетман повернулся к Флорису и внезапно нахмурился:
— Скажи мне, сынок, почему ты вместе с братом не помчался ко мне, в украинские степи, почему не нашел меня? Я бы не дал вам наделать глупостей, пострелята.
— Мы думали об этом, дорогой крестный, но нам сказали, что ты умер.
— Как умер?
— Кто-то из старых казаков, обосновавшихся в Петербурге, уверил Федора, что ты умер, равно как и наш дорогой князь Ромодановский; о нем нам не удалось ничего узнать.
— Ах, старый Ромо! Он действительно умер в ссылке!
— Как! — одновременно воскликнули Флорис и Адриан.
— Увы, это правда! Я слишком поздно узнал об этом. Покойной царице, негодяйке Екатерине, и ее любовнику Меншикову удалось избавиться от него, потому что он отказался предать дело Петра Великого. Ах! Князь Ромодановский спит вечным сном подле Байкала, мой мальчик… я сам приказал обустроить его могилу. А что до меня, сынок, то, клянусь святым Георгием, ты тысячу раз прав! Я просто старый дурень! Ведь я же сам приказал распустить слух о моей внезапной смерти, потому что у меня было слишком много неприятностей со всеми этими так называемыми царями и царевнами. Все они хотели воспользоваться моими казаками и сделать из них свою личную полицию. Тьфу! Мы свободны и служим царю тогда, когда нам это нравится. Я это делал для твоего отца, крестник!
