Абигайль слегка приподнялась, а потом опустилась снова, издав еле слышный вздох восхищения.
– Тебе нравится?
– Да!
Абигайль принялась раскачиваться сильнее, и Уоллингфорду показалось, что он вот-вот взорвется от прикосновений грудей жены к его груди, от ощущения ее разгоряченной влажной плоти, от ее попыток использовать его тело для собственного удовольствия. Пламя свечи позолотило ее кожу, с помощью теней обрисовав соблазнительные изгибы ее тела. Когда же ее движения стали более требовательными и ненасытными, Уоллингфорд уткнулся лицом в ее шею и вдыхал исходящий от ее кожи аромат лимона и ванили до тех пор, пока она, вскрикнув, не задрожала в его объятиях. Он не заставил себя ждать, последовав за возлюбленной.
Абигайль уронила голову на плечо мужа и замерла. Ее сердце билось в груди мерно и настойчиво.
– Я солгала тебе, – прошептала она.
– Ты о чем? – Охваченный сладкой негой рассудок Уоллингфорда отказывался воспринимать слова.
– Когда сказала, что мне все равно, сколько женщин у тебя было. Так вот знай: мне не все равно. – Ее голос сорвался, она была готова расплакаться. – Я ненавижу их всех и каждую по отдельности. Мне непереносима мысль о них и о тебе, но я не могу не думать об этом. Я постоянно представляю, как ты проделываешь то же самое с другой женщиной, в другой постели. Дотрагиваешься до нее там, где дотрагивался до меня. И это разрывает мне сердце!
– Ш-ш-ш…
– Мне так больно потому, что я люблю тебя, и то, что мы делаем… вот это… – Абигайль подняла голову. – Это так дорого мне, что я не хочу делиться ни с кем другим. Я не хочу делить тебя с другой женщиной.
Что он мог ответить? Его сердце тоже болело. Болело из-за ее боли. И все утешения: «Это ничего не значит. Я никогда не любил их. И жалею о том, что делал» – прозвучат банально и неискренне.
Но Абигайль теперь была его женой и попытаться стоило.
– Поможет ли тебе, – осторожно начал Уоллингфорд, – если я скажу, что все эти женщины были в прошлом, до того, как я познакомился с тобой? Тогда настоящего меня не существовало. Все это кажется какой-то другой, не моей жизнью. Это действительно была другая жизнь.
– Наверное, твои слова немного помогли. Но представляешь, что я почувствовала, когда увидела тебя на ступенях собора с красивой маркизой после того, как ты отсутствовал несколько часов? А если я увижу в одной из лондонских гостиных одну из твоих любовниц? Вот тогда прошлое и напомнит о себе. Нет, это не другая жизнь. Это твоя жизнь. Есть женщины, которые делили с тобой постель и знали тебя такого, и мне придется каким-то образом принять это. Принять возможность того, что в один прекрасный день в твоей жизни появится кто-то еще.
Уоллингфорд крепко прижал к себе жену и начал тихонько раскачиваться из стороны в сторону.
– Абигайль, этого никогда не будет.
– Мы не разрушили проклятие. Мы их подвели.
– Это ничего не значит, – возразил Уоллингфорд со всей уверенностью, на какую только был способен.
«Мой дорогой мальчик, разве вся твоя сознательная жизнь показала, что ты способен на что-то еще?»
Подвели брата и сестру Монтеверди не они. А он. Он один. Его клятвы оказалось недостаточно.
Абигайль прильнула к мужу, уткнувшись головой в его плечо, а ее влажная кожа соприкасалась с его кожей.
– Сколько их было, скажи? Какова вероятность того, что на одном из балов я непременно встречу ту, с которой ты делил постель?
Грудь Уоллингфорда намокла от слез жены.
– Моя фея, – тихонько позвал он, стараясь как можно нежнее прижать ее к себе.
– Нет, я ни в чем тебя не обвиняю. Просто это часть тебя, и я не знаю, что с этим делать. Я так тебя люблю. Ведь если бы я не любила тебя так сильно, мне не было бы сейчас так больно.
– Мы можем жить здесь, в Италии, если хочешь. Да где угодно. Я сделаю все, что ты пожелаешь, Абигайль.
– Ты предлагаешь мне сбежать.
– Если это сделает тебя счастливой. Я просто хочу тебе счастья, любимая.
Когда жена подняла голову, Уоллингфорд увидел, что ее глаза полны слез. А ведь Абигайль никогда не плакала.
– Я знаю, что ты хочешь этого сейчас. Но что будет завтра?
– Я буду хотеть этого всю жизнь.
Абигайль продолжала смотреть на мужа глазами, полными слез, в которых читалась такая любовь и такая печаль, что Уоллингфорду показалось, будто он раскалывается надвое. Абигайль коснулась его щеки и провела по ее жесткой щетине.
– По крайней мере сейчас ты принадлежишь мне, – сказала она. – В этот самый момент, в эту самую минуту здесь нет других. Ты ведь принадлежишь мне сейчас, правда?
– Правда.
Уоллингфорд опустил жену на подушку, укрыл ее и крепко прижал к себе, ибо только это он и мог сейчас сделать. Спустя некоторое время он снова любил ее, доставляя ей ни с чем не сравнимое удовольствие, повторяя слова любви до тех пор, пока тело Абигайль не начало содрогаться в экстазе. Но на этот раз она просто упала, не произнеся ни слова, и забылась тяжелым сном, свернувшись калачиком в его объятиях.
Уоллингфорд тоже обессилел, но продолжал упрямо смотреть на тени на потолке. Где-то в комнате громко тикали часы, отсчитывая секунды в унисон с его сердцем.
Он посмотрел на жену, доверчиво положившую голову на его плечо, и погладил ее золотистые каштановые волосы, которые так любил. Абигайль крепко спала и ничего не почувствовала. Бедняжка, последние тридцать шесть часов у нее совсем не было возможности отдохнуть.
Уоллингфорд осторожно высвободился, стараясь не потревожить Абигайль – хотя и подозревал, что она не проснулась бы, если бы сейчас по кровати прошел слон, – бесшумно разыскал свою одежду и вышел за дверь.
Полная луна низко висела на небе, едва не касаясь крыш. Уоллингфорд не отказался бы от бокала вина и сигареты, но в отсутствие того и другого он просто сунул руки в карманы брюк и направился по опустевшей площади дель Кампо в сторону собора. В воздухе все еще витал жар дня. Веки его наконец-то отяжелели, и он решил вернуться в отель.
Но на полпути его остановил знакомый голос:
– Странное времяпрепровождение для молодожена.
Уоллингфорд вздохнул и повернулся к деду:
– Боишься, что я не выполнил своих обязательств перед титулом? Позволь заверить тебя в обратном.
Из тени появился Олимпия. Его непокрытая голова переливалась серебром в свете луны.
– Это ведь не мой титул. Так что мне все равно. Только вот мне очень нравится твоя молодая жена и совсем не хочется видеть ее разочарованной.
Уоллингфорд облокотился о стену и внимательно посмотрел на деда.
