когда его пальцы проникли в ее тело, но поцелуем он не дал этого сделать. Лишь только стон сорвался с ее губ, тело задрожало, она сильнее вцепилась в его плечи. Можно было бы довести ее до пика блаженства одной рукой, но хотелось большего. От одной мысли… От той картины, которая предстала перед ним: разгоряченная, с выбившейся прядью волос, со спущенным платьем до пояса, оголенной грудью… Он еле сдерживал себя. А это дыхание и стон! Они сводили с ума, заставляли терять рассудок, целовать ее сильнее, теребить губы в кровь.
Диана тоже была безумна, в такой позе и в этом месте возбуждение росло в разы быстрее.
Но от мысли, что надо все делать тайно и тихо, хотелось кричать громче. И как на зло Стефано нажимал на те точки, которые заставляли выгибаться, или хвататься за белоснежную ткань его камичи, которая еще скрывала тело герцога. Даже одежда возбуждала.
Больше не было сил терпеть, он притянул ее к себе ближе, раздвигая ноги шире. Внезапность и скорость Стефано Диану только заводили и возбуждали сильнее. Она готова была отдать себя на столе, в зале, где только что стоял священник и они говорили на грустные темы. Но сейчас уже не помнились слова, Стефано стер их своим поцелуями, прикосновениями и ласками.
— Да!— Крикнула она, когда он вошел в нее грубо, но тут же губами впился в ее губы, подавляя крик и дыша часто.
Его руки притягивали ее ближе к краю стола, она подчинялась, схватившись рукой за шею мужа, а другой упираясь о стол. Вульгарная поза заводила обоих даже сильнее, чем минувшая ночь в спальне. Иногда любовь в спальне надо разбавлять дикими играми в самых неожиданных местах.
Он целовал ее ровно столько, сколько она стонала, и дошли до пика одновременно, уже не слыша своих голосов.
Все получилось спонтанно и быстро, но прекрасно и ярко. Диане казалось, что дрожь била тело даже тогда, когда, герцог отошел от нее, чтобы одеться. Она натягивала лямки платья на плечи, скрывая грудь и Стефано даже простонал, лишившись этой картины.
— Но ничего, — утешил он себя и ее, надевая котарди обратно,— у нас на это целая жизнь.
Диана замерла, вспомнив, что вообще здесь происходило, пока сюда не вошел Стефано. Они с отцом Аццоне рассматривали книгу, которая им открыла всю правду.
Она встала на пол, ее даже качнуло, как будто она в галере на море. Но сильные руки герцога ее поддержали:
— Какой я глупец,— прошептал он, испугавшись ее состояния, и тут же коснулся ее живота,— я причинил ему вред.
— Нет,— Диана положила ладонь на руку мужа, а ребенок ту же дал о себе знать и пошевелился,— я тоже этого хотела.
Стефано прижал ее к себе, не понимая, какой Дьявол сманил его совершить плотский грех с беременной женой. Надо разделить спальни и дистанцию, чтобы больше не причинять ребенку вред. Он обнял ее крепче, ощущая, как сильно она прижалась к нему, зарываясь носом в рюши его камичи. А взгляд упал на книгу, лежащую на столе. Вот тот самый «дьявол», который вынудил совратить свою жену прямо на столе в малом зале. Герцог как будто кому-то доказывал, что Диана его. Он не отдаст ее ни Богу, ни проклятию:
— Что ты узнала из этой книги?— Настороженно спросил он.
Диана ослабила объятия и обернулась, смотря на лежащую толстую книгу, а потом снова взглянула на герцога.
Взгляд ее изменился.
В нем читалось грусть и сожаление…
