Опять наступило молчание. Корделия сидела с опущенной головой, обвиняя себя в том, что не предвидела подобного развития событий.
– Труд? – недоверчиво переспросил Слейни-Смит. – Вы имеете в виду его книгу?
Мистер Фергюсон никак не мог уразуметь.
– Но мы обязаны вашим визитом моей приятельнице миссис Вогэн?
– Мы приехали встретиться с вашим братом. Я думал это ясно.
Брук в первый раз за весь вечер открыл рот.
– Ничего себе!
– Здесь, должно быть, какое-то недоразумение, – пришепетывая от волнения, сказал мистер Фергюсон. – Почему вас заинтересовала книга моего брата?
– Мы считаем ее наиболее значительным вкладом в развитие биологии за последние годы. Скоро о вашем брате узнают повсюду.
Мистер Слейни-Смит обратился в камень.
– Если бы кто-нибудь, – начал мистер Фергюсон, – потрудился предупредить меня, просто нашел бы несколько минут времени, чтобы объяснить… Естественно, у себя дома ожидаешь, что тебя поставят в известность о том, что произошло до твоего прихода. Кажется, я не слишком многого требую.
Все молчали. Корделия поняла, что необходимо что-то сказать.
– Мне очень жаль. Мне следовало…
Мистер Грабтри Пирсон взглянул в лицо мистера Фергюсона и очень спокойно произнес:
– Должно быть, это недоразумение возникло отчасти по нашей вине. Иногда люди не понимают друг друга. Просим прощения. Возможно, нам удастся организовать для мистера Фергюсона встречу, о которой он мечтает. Как вы думаете, профессор Саймон? Возможно, мистер Гексли не откажется познакомиться с мистером Фергюсоном, если он приедет вместе со своим братом?
Эта уступка возымела обратный эффект.
– Я вовсе не собираюсь причинять вам лишнее беспокойство, – ледяным тоном заявил хозяин дома.
Дядя Прайди в это время доедал сочную баранью котлету. Через минуту он положил нож и вилку и сказал:
– Насчет мистера Гексли. Я высоко ценю ваше предложение. Несомненно, это великая честь. Но он на неверном пути. Как вы думаете, ему понравится, если я так и скажу? И еще кое-какие неприятные вещи?
Так оно началось, а потом, подобно снежному кому, покатилось с горы, увеличиваясь с каждым оборотом. Моргая, как почтенная старая крыса, дядя Прайди возник из шестидесятидевятилетнего небытия, чтобы в одночасье стать знаменитым. О нем узнал весь город или, во всяком случае, та его часть, которая следила за развитием науки. После публикации первой статьи мистера Грабтри Пирсона, в которой шла речь об исследованиях и блестящих выводах этого выдающегося жителя Манчестера, который, трудясь в полном уединении и практически безо всякого технического оборудования, существенно расширил представления о биологических типах, слава обрушилась на него бурным потоком, грозящим обернуться наводнением. Дядю Прайди наперебой приглашали на званые обеды, лекции, в жюри, ему заказывали статьи, просили подписаться на благотворительные займы, выбирали руководителем того и вице-президентом этого, предлагали современную лабораторию, уговаривали написать еще одну книгу, посетить Лондон, посетить Ливерпуль, отправиться в составе экспедиции в Антарктику. Все это было чрезвычайно приятно для его друзей и обременительно для родственников.
Мистер Фергюсон и мистер Слейни-Смит испытывали сильное беспокойство. Само собой, они не могли не радоваться неожиданному триумфу Прайди, но мистер Фергюсон тревожился, как бы постоянное напряжение от встреч с новыми людьми не сказалось на здоровье брата и пагубно не отразилось на его нестабильной нервной системе.
Мистер Слейни-Смит утверждал, что подобные внезапные взлеты чрезвычайно опасны, ибо человек взлетает, как ракета, а падает, как камень. Когда престиж основан на одной-единственной книге, к тому же состоящей всего из трех глав, легко преувеличить собственную значимость. Публика переменчива. Стоит новизне притупиться, и новый кумир будет низвергнут с такой же легкостью, как и был вознесен.
Выражая свой восторг по поводу феноменального успеха Прайди, мистер Фергюсон в то же время находил бесчисленные предлоги для недовольства братом по другим поводам. На протяжении многих недель его ничто не радовало; он тяжело переживал свою ошибку, связанную с приездом ученых. Окружающие дорого платили за эту его ошибку – особенно доставалось Корделии.
В его отношении к ней теперь постоянно сквозило скрытое недоброжелательство, и она, в свою очередь, тоже ожесточилась. Мистер Фергюсон донимал ее придирками относительно ведения домашнего хозяйства или воспитания Яна, причем все эти оскорбительные замечания выдавались за доброжелательные советы старшего. Корделия прекрасно понимала, какова будет его реакция, если она не выдержит и возмутится – с каким видом оскорбленной невинности, терпением и отеческим укором он встретит ее взрыв, детскую вспышку темперамента. Она хорошо изучила свекра и твердо решила не сражаться с ним на его собственной территории, особенно в присутствии Брука.
Она предвидела ревность со стороны мистера Фергюсона и мистера Слейни-Смита и даже находила в ней своеобразное удовольствие, граничащее со злорадством. А вот зависть Брука оказалась неожиданной и пугающе злой. Выход собственной книги явился жалкой, подмоченной петардой, с чем он в конце концов смирился. Но эта громкая, неожиданная слава его старого, всеми презираемого дяди больно ранила его самолюбие. Даже Корделия не сознавала всей глубины его терзаний. Это явилось последней каплей, переполнившей чашу.
Пришлось дать в честь дяди Прайди званый ужин. Мистер Фергюсон, как только мог, отлынивал от этого мероприятия, но, убедившись в том, что избежать его не удастся, переменил тактику и решил извлечь из него максимальную выгоду. Как раз приехал мистер Грабтри Пирсон; присутствовали все выдающиеся горожане, председатель и трое членов Философского Общества, по нескольку человек из Атенеума и Дискуссионного Форума, представители Церковного Объединения воскресных школ Англии и даже Общества благотворительных обедов для сирот, а также два ведущих деятеля Унитаристской Церкви, с которой мистер Фергюсон вел борьбу, не говоря уже о представителях прессы, женах высокопоставленных чиновников и нескольких священнослужителях. Мистер Слейни-Смит не явился, сославшись на чрезмерную занятость.
Прайди не придавал сему мероприятию особого значения и охотно передал инициативу в руки брата, так что подчас создавалось впечатление, будто это мистер Фредерик Фергюсон написал нашумевшую книгу. Все же под конец дядю Прайди убедили встать и произнести речь, что он и проделал в своей обычной отрывистой манере. Для него всегда представляло невероятную трудность строго держаться темы. Его строптивый ум не мог опустить ни одного из побочных соображений и, точно марионетка на ниточке, перескакивал с одного на другое.
