А чего он достигнет, если перейдет на сторону калифа, разорвав союз с Мокарабами? Конечно, в этом случае, он заслужит его благодарность и, может быть, добьется продвижения некоторых членов своей семьи, но реального доступа к власти у него не будет. Слишком сильно держит ее в своих руках Мули Абул Хассан.
Нет, он уже сделал свой выбор. Пора уже династии Насридов прерваться, и он сделает все, чтобы сделать себе на этом политический капитал.
Но что сделать с этой женщиной… с гурией калифа? Он мог сгноить ее в крепости, и никто бы не упрекнул его в этом. Но, возможно, ее можно как-то использовать как средство нажима на Мули Абула Хассана? С другой стороны, как госпожа Айка среагирует на пленение соперницы? Возможно, она тоже проявит благодарность, и не только сейчас, но и в будущем.
Эмир улыбнулся сам себе и снова позвонил в колокольчик, вызывая визиря.
— Пошли немедленно послание к эмиру Мокарабов, я надеюсь получить ответ в течение двух дней.
Через два часа из ворот крепости выехал всадник и галопом помчался по дороге в Монтилью.
Вскоре после окончания сиесты Айку вызвал отец, желающий, чтобы она посетила его в палате, где проходил Совет. В ходе мятежа эмир часто советовался с дочерью, сознавая что она хорошо разбирается в политике Альгамбры.
Она вошла и он пригласил ее сесть рядом.
— От эмира Абенцаррати прибыл посланник, дочь. Я думаю, тебе будет интересно сообщение, которое он привез.
И он, улыбаясь, подал ей скрученный в трубку пергамент. Айка прочитала его.
— Наивная дурочка, — сказала она. — Вообразила, что таким способом сможет вмешаться в ход событий.
Отец предостерегающе погрозил пальцем.
— Не будь такой насмешливой, дочь. То, что она рассказала, вполне правдоподобно. А то, что она по наивности подвергла себя огромной опасности и пришла в стан врага, только подтверждает, что эта история достоверна. При других обстоятельствах она могла действительно переломить своим поступком ход событий.
Айка снесла упрек молча.
— Но в послании говорится, что ей не удалось это сделать, и что он просит нас решить ее судьбу.
Эмир пишет, что она находится у него в целости и сохранности, и что он поступит с ней так, как мы или, скорее, ты скажешь.
— Медленная смерть, — сказала Айка.
— Ну что ты, давай не будем так грубы. Давай подумаем, как мы можем использовать ее, чтобы достичь своей цели? Чем готов пожертвовать твой муж, чтобы гарантировать ее безопасность?
Айка вспомнила лицо Абула за мгновение до того, как он распорядился о том, чтобы ее поместили для пыток. У него было лицо отчаявшегося человека.
— Королевством. Думаю, он готов отдать в обмен за жизнь не правоверной Альгамбру.
— Смелое утверждение, дочь.
— Его можно проверить, — ответила Айка, — и я знаю, как лучше это сделать.
Отец улыбнулся:
— Ну и как, дитя мое?
— Использовать ее собственный народ, — сказала Айка. — Она поклялась Абенцаррати, что готова покинуть Гранаду, отказаться от Абула и вернуться в свою страну. Почему бы нам не помочь ей в этом? Их католические величества страшно любят спасать заблудшие души своих подданных. Об этой душе им известно и они знают о той смуте, что поднялась на нашей земле, благодаря ей. Мы можем просто передать им ее заблудшую душу, которая отвергла свою собственную религию, чтобы броситься в объятия к еретику?
Эмир рассмеялся.
— Ну и изощренный же у тебя ум, дочь. А что Абул?
— Если велеть посланнику, которого мы пошлем с этими инструкциями, быть не очень осторожным во время путешествия, и если язык его развяжется, новость достигнет ушей Мули Абула Хассана также быстро, как обычно распространяются подобные новости. У него повсюду есть свои шпионы.
— Да, он узнает об этом.
— И попытается добиться ее освобождения из Кордовы, но не думаю, что преуспеет в этом, — заявила Айка. — Когда дело касается наказания грешницы, карающая рука религии оказывается необыкновенно цепкой, но в то же время Абул потеряет интерес ко всему остальному.
— И женщина все равно умрет медленной смертью, — сказал эмир, — от руки собственного народа.
— И будет сожжена на костре в Кордове, — сказала Айка с удовлетворением, — после пыток.
Тюрьма Сариты была грязной, холодной и темной — в ней не было окон. Узкая доска должна была служить ей кроватью. Каждое утро ей приносили кувшин с водой, и она вскоре поняла, что вода в нем предназначалась и для мытья и для питья. Ее кормили финиками, оливками, сухим хлебом, то есть не давали ей ни умереть с голоду, ни наесться.
Когда, доведенная до отчаяния холодом, она попросила, чтобы ей дали одеяло, ей принесли изъеденный молью плащ, но это было все же лучше, чем ничего.
Большую часть времени она спала, завернувшись в плащ — только таким образом ей удавалось уйти от одиночества, тоски и холода, и увидеть в снах Альгамбру — ее ароматы, звуки и, конечно же, Абула. Губы ее улыбались, в черных ярких глазах отражался ум и мудрость , или же губы его чувственно изгибались, а глаза горели страстью. Иногда, когда сны ее были особенно яркими, ей удавалось почувствовать его прикосновение, ее кожу начинало покалывать и, вертясь от возбуждения, она чуть не сваливалась с узкой доски. А после просыпалась в холодной и одинокой тюрьме, чтобы еще больше почувствовать безвыходность ситуации.
На седьмой день дверь отворилась и ей приказали выйти в коридор. Она сощурилась, потому что после темной камеры ее глаза заболели от яркого света.
Эмир сидел на высоком троне в зале, который напоминал один из залов в Альгамбре. Он был один и знаком показал ее эскорту отступить назад.
— Итак, Сарита из племени Рафаэля, надеюсь, тебе было у нас не очень неприятно, — сказал он, глядя на нее с насмешкой.
Сарита ничего не ответила на это, сконцентрировав все свои усилия на том, чтобы выглядеть смелой и спокойной, когда на самом деле ее охватила волна ужаса, так как она теперь точно знала, что от этого человека не жди добра. С ней сделают что-то ужасное. И Абул… Очевидно, она потерпела фиаско. Ему придется сражаться без нее, и она никогда больше его не увидит…
— Я должен извиниться за задержку, — продолжал эмир. — Пришлось со многими советоваться.
Сарита сглотнула слезы. Плакать из-за потери Абула было глупо, когда она поняла, что скоро лишится жизни, но она не умрет, как трусиха и, подняв голову, посмотрела ему в глаза.
— Похоже, мы сможем помочь тебе покинуть королевство Гранады, — продолжал эмир, шаря глазами по ее мертвенно-бледному лицу и видя ее насквозь. Он повернул голову к занавешенному проходу позади себя и словно по волшебству занавеска раздвинулась и в палату скользнули три фигуры в серых капюшонах с веревками на поясах, и с фанатично горящими глазами. Сарита закричала.
