— Месье, там полно одежды! — вырвалось у нее.
— Да это все моей покойницы, упокой господи ее душу!
— А может быть… Вы знаете, мы так обносились…
У месье Айотта, судя по всему, со зрением было ненамного лучше, чем со слухом, и поэтому он почти ничего не замечал. Он подслеповато прищурился на нее:
— Вам что-нибудь нужно? Да, пожалуйста! Зачем мне женские тряпки?
Когда месье Айотт задремал, Солей с Селест обследовали сундук. Оказалось, что вещи Солей почти впору; мадам Айотт была, правда, поменьше ростом и поплотнее. Но, главное, они прекрасно сохранились: сундук был из кедра, и моль в нем не завелась.
— Знаешь, вот это мне даже отпускать не надо, коротковато, конечно, но все же лучше, чем то тряпье, что на мне, — заметила Солей.
Они быстро выпотрошили весь сундук, раскидали его содержимое по полу, занялись примеркой, подгонкой, подшивкой — словом, так увлеклись, что даже забыли про ужин. Брату, когда он пришел, пришлось довольствоваться холодным мясом с хлебом. Но Франсуа не стал выражать недовольства: приятно было видеть Селест такой счастливой, а сестру не такой печальной, как обычно. Несколько дней они были заняты шитьем: попытались даже соорудить кое-что для Франсуа.
Потом на Солей снова напала тоска. Как бы ей хотелось, чтобы рядом был Реми, чтобы можно было прижаться к его сильному, стройному телу, пошутить, что, мол, живот мешается… Утром она обычно вставала теперь с опухшими глазами, слава Богу, никто не приставал к ней с расспросами. Однажды она проснулась необычно рано от какого-то странного звука. Может быть, она проспала и уже все встали? Нет, это не шаги и не треск дров в печке. Похрапывает месье Айотт, Франсуа что-то бормочет во сне. Солей встала, вышла в горницу, пробежала к двери, открыла ее. Это же капель! Весна! Значит, пора и в путь!
* * *
Франсуа несколько охладил ее пыл: по его мнению, идти еще рано — ночи пока холодные. Тем не менее поток людей, проходивших через Сан-Анн, увеличился, а обратно никто не возвращался. Добрались ли они до места, или…
"Эх, если бы Антуан был здесь, рядом, — подумал Франсуа. — Так трудно брать все на себя, одному все решать. А приходится…"
Наконец однажды вечером Франсуа решился.
— Послезавтра отправляемся, — сказал он. — Завтрашний день — на сборы.
На лице Солей он прочел смешанные чувства. Страх — это понятно. И в то же время Мадаваска для нее — это какое-то волшебное место. Неужели она и впрямь думает, что Реми их там найдет! Какой у нее большой живот стал! Скоро, наверное… Кто будет принимать роды? Селест ведь в этом смыслит не больше него. Только на Бога остается положиться. А Солей вроде как заколебалась, на Бога уже и не надеется. Нехорошо это. Впрочем, и у него самого были сомнения: как же это господь позволил случиться такому с их народом? Во всяком случае, когда они вышли на берег реки, перед тем как садиться в лодку, которую Франсуа удалось раздобыть, он встал на колени, чтобы попросить господнего благословения перед этим последним, решающим отрезком их трудного пути, и сестра последовала его примеру. Насколько искренне, этого он не знал. Хотелось бы, чтобы она вновь обрела веру: иначе ее душа будет обречена на вечные мучения, да и как жить без этого?
Брат с сестрой сели за весла. Плыть на лодке было легче, чем идти пешком, хотя течение было довольно сильное. Солнце сначала пригревало им спины, потом стало светить в лица. Они мало разговаривали, но им всем троим, было спокойно и хорошо, как давно уже не бывало.
* * *
Хорошая погода держалась долго. Ночи, правда, стояли еще холодные, но в теплой одежде, под несколькими одеялами и шкурами, в шалаше из еловых лап, который устраивал Франсуа, было вполне терпимо. Месье Айотт дал им с собой кое-что из посуды, так что они могли хоть раз в день позволить себе и горячее. Первое время от весел болела спина, потом это прошло, к тому же Солей и Селест часто сменяли одна другую.
Сент-Джон делал большую петлю, поворачивая на север. Они никого не обгоняли, и никто не обгонял их. Берега были тоже безлюдны. Солей потеряла счет дням. Как-то вечером у нее закололо в спине. Она не придала этому значения: видно, вчера перестаралась с греблей. После ужина все прошло. Было тепло, и они решили не делать шалаша, а переночевать под открытым небом.
На следующее утро Солей проснулась от боли в спине. "Вот еще новое дело", — подумала она, свертывая одеяла. Стала думать о другом: прорастут ли семена, которые им дал месье Айотт. Если прорастут, у них будет хлеб из своего собственного зерна… К полудню боль утихла, сменившись уже знакомым покалыванием. Но когда через час они сделали привал, она почувствовала, что с ней что-то не то. Когда они вытаскивали лодку на берег, Селест уловила что-то в лице подруги.
— Что случилось? Плохо тебе?
— Да устала немножко, наверное, — Солей положила руку на свой живот. — Всю ночь мне покоя не давал, а теперь вроде успокоился.
Селест улыбнулась.
— Здоровенький, значит, да?
— Надеюсь, что так. Пойдем поедим быстренько — и в путь. Побыстрее…
Она уловила на себе сочувствующие взгляды. Да, наверняка они считают ее дурочкой, потому как она надеется, что Реми ждет ее там, где Мадаваска впадает в Сент-Джон. Но без этой надежды ей не жить, это-то они понимают? Она повторяла про себя беззвучную молитву из одного слова: "Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…"
Каждый поворот реки рождал в ней воспоминания. Она не делилась ими со спутниками. Это было нечто глубоко личное, только ее и Реми. Вот здесь они увидели лосиху с детенышем. Вот тут они ночевали — и как они тогда занимались любовью! На следующем повороте они напоролись на корягу и чуть не перевернулись — все кончилось крепкими объятиями… Вот она и научилась вспоминать о Реми без слов. Привычка? Или она просто стала сильнее?
Следующая ночь была облачной, даже снег пошел опять. Солей этого не чувствовала, укрытая кедровыми ветками, которые нарубил Франсуа. Сон ее был глубокий, она проснулась посвежевшей, отдохнувшей.
Снежок быстро растаял под солнечными лучами. Весна брала свое. Весь этот день она чувствовала себя прекрасно, ночью опять хорошо спала. Ей приснился Реми, и она проснулась с улыбкой на устах, которая увяла, как только она поняла, что это был всего лишь сон. Они плыли уже примерно с час, как вдруг, поднимая в очередной раз весло, Солей почувствовала режущую боль в животе. Она замерла с поднятым веслом, скорее удивленная, чем испуганная, потому что боль прошла так же неожиданно, как и возникла. Она снова принялась за весло, ожидая, что боль вернется. Боль не возвращалась. Что же это такое было? По ее расчетам ей рожать никак не меньше чем через месяц, если не через полтора. Или она ошиблась? Нет, не может быть. Она никому ничего не сказала. Это повторялось еще несколько раз, и каждый раз она переставала грести, но сидела так, что ее не видели, и никто ничего не заметил.
