Филиппа Грегори - Королевская шутиха

Мой отец повернулся к Дэниелу, ожидая его решения.

— А при чем тут Дэниел? — спросила я, пытаясь приглушить звучавшую в моем голосе злость. — С каких это пор он решает за меня? Я сама решила, и я останусь.

— Мы отправляемся во Францию, — не глядя на меня, сказал Дэниел. — Мы задержимся в Кале и будем тебя ждать. Как только мы узнаем о казни Елизаветы, мы поймем, что ты скоро приедешь.

Его слова меня удивили. Кале был английским городом — последним осколком некогда обширных английских владений на французской земле.

— А ты не боишься инквизиции в Кале? — спросила я. — Если они доберутся сюда, их власть распространится и на Кале.

— Тогда мы уедем дальше, туда, где правят французы, — сказал Дэниел. — Не забудь заранее предостеречь нас. Так ты обещаешь приехать?

— Да, — ответила я, чувствуя, как слабеют мои гнев и страх. — Но только когда все прояснится… когда Елизавету либо казнят, либо помилуют. Тогда я приеду к вам.

— Если я узнаю о ее казни, я сам приеду за тобой, — вызвался Дэниел. — Тогда мы сумеем захватить печатный станок и остатки книг.

— Ты ведь приедешь, querida? — спросил отец, беря меня за руки. — Ты нас не обманешь?

— Я люблю тебя, — шепнула я ему. — Конечно, я к тебе приеду. Но и принцессу Елизавету я тоже люблю, а ей сейчас очень страшно и одиноко. Я обещала быть рядом с нею.

— Ты ее любишь? — удивился отец. — Протестантскую принцессу?

— Она — самая смелая и самая умная женщина. Она удивительно быстро соображает. Знаешь, она чем-то похожа на львицу. Такая же… напружиненная. Они с Марией разные. Королеву я тоже люблю. Ее невозможно не любить. А Елизавета — та словно огонь. Поневоле хочется быть рядом с нею. Поверь, ей сейчас очень тяжело. Представляешь, каждый новый день может стать ее последним днем. Я обязательно должна сейчас быть вместе с нею.

— Что она еще там придумала? Почему мы стоим? — послышался из повозки голос другой сестры Дэниела.

Мэри подошла к пологу, и сестры начали перешептываться. «Вот эти вырастут настоящими женщинами, — подумала я. — Сначала во всем слушаются брата, потом так же будут слушаться своих мужей».

— Отдай мне мешок с вещами, и я пойду, — бросила я Дэниелу.

Потом я подошла к пологу, отогнула его и так же коротко сказала:

— Всем до свидания.

Ответов не последовало.

Дэниел вытащил мой мешок.

— Я приеду за тобой, — холодно напомнил он.

— Знаю, — ничуть не теплее ответила я.

Отец поцеловал меня в лоб, благословил и молча забрался в повозку. Дэниел дождался, пока мы останемся одни, и тогда потянулся ко мне. Я отпрянула, но он притянул меня к себе и горячо поцеловал в губы. Поцелуй был страстным, яростным; в нем смешались желание и злость на меня. Потом он почти оттолкнул меня и проворно вскочил на козлы. Лишь тогда я поняла, что ждала от него этого поцелуя. Мне хотелось, чтобы он поцеловал меня еще раз. Но было слишком поздно что-либо говорить и о чем-либо просить. Дэниел натянул поводья, и повозка проехала мимо меня. Я осталась в холодном лондонском утре, с небольшим узлом на мостовой, с обожженными поцелуем губами и обещанием, которое дала изменнице.

Дни, а затем и недели, проведенные в Тауэре вместе с принцессой, были самыми тяжелыми в моей английской жизни. Естественно, для Елизаветы они были еще хуже и тяжелее. Она впала в уныние, густо пропитанное страхом, и все мои попытки хоть как-то отвлечь ее от тяжких дум кончались ничем. Иногда я спрашивала себя: к чему мои благие намерения, если принцессе суждено расстаться с жизнью? По злой иронии судьбы, эшафот для нее поставят все на той же лужайке, где некогда обезглавили ее мать, Анну Болейн, тетку Джейн Рошфор, двоюродную сестру Кэтрин Говард. Совсем недавно там казнили другую ее родственницу — Джейн Грей. Слишком много крови ее семьи пролилось в этот зеленый пятачок. Вскоре и ее кровь окрасит равнодушную траву. На лужайке не было ни памятных камней, ни каких-либо иных знаков, говорящих о совершавшихся здесь казнях. Однако едва принцесса оказалась там, она по-настоящему ощутила свою обреченность. Воспаленные глаза Елизаветы смотрели на место ее скорой смерти.

Коменданта Тауэра немало испугало появление такой узницы. Елизавета и здесь оказалась верна своей артистической натуре. Сойдя с барки, она уселась на ступеньках спуска к каналу и замерла. Крапал дождь, но ничто не могло заставить принцессу подняться и пойти в отведенную ей комнату. Однако ее последующая апатия, ее пронизанное страхом отчаяние испугали его еще сильнее, поскольку были убедительнее уловок и трюков. Елизавете позволили гулять в комендантском саду, надежно защищенном толстыми стенами. В первый же день ее прогулки у ворот застали мальчишку с букетиком цветов. Его прогнали, однако на второй день мальчишка пришел к воротам снова и опять принес цветы. Ничего угрожающего в этом не было, однако советники королевы, обозленные на принцессу, велели коменданту запретить ей прогулки. Елизавету лишили даже такой скромной радости. Она разъярилась (совсем как львица), но потом впала в полное безразличие. Она часами лежала в постели, разглядывая балдахин своей кровати. Все попытки заговорить с нею кончались просьбой оставить ее в покое.

Я считала, что Елизавета готовится к смерти, и спросила, не позвать ли к ней священника. Она посмотрела на меня безжизненными глазами. Мне показалось, что глаза умерли раньше ее самой. Вся ее былая живость исчезла. Осталась лишь телесная оболочка.

— Тебе велели спросить меня насчет священника? — прошептала она. — Что, настало время соборования? Что, уже завтра?

— Нет, — торопливо возразила я, ругая себя за свою неуклюжую услужливость. — Просто я подумала, что вам захочется помолиться о своем благополучном освобождении отсюда.

Принцесса подошла к узенькому окну, за которым виднелась серая полоска неба. От окна дуло, но сейчас холодный воздух был ей даже приятен.

— Нет, Ханна. Не надо звать священника. Особенно того, что пришлет она. Она вот так же обещала простить Джейн. Испугалась шестнадцатилетней девчонки!

— Королева надеялась, что Джейн обратится в истинную веру, — сказала я, стараясь быть честной.

— Ну да: купить жизнь в обмен на веру, — презрительно скривила губы Елизавета. — И она думала, что Джейн попадется на ее удочку. А Джейн не отличалась телесным здоровьем, зато была очень крепка духом. У нее хватило смелости отвергнуть королевскую сделку.

Глаза принцессы вновь помрачнели. Взгляд скользил по подзору кровати.

— У меня такой смелости нет. Я не хочу умирать. Я должна жить.

Пока Елизавета ждала суда, я дважды ходила во дворец, чтобы взять кое-что из своих вещей и узнать последние новости. В первый раз у меня произошла короткая встреча с королевой, и та холодно осведомилась, как поживает узница.