class="p1">Феррандо вновь кивнул:
— Благодарю, магистрат.
Он махнул горбуну, чтобы тот зашел статуе за спину. Амели уже знала, что сейчас произойдет — он свернет ей шею. Она тронула Мари за руку:
— Отвернись, не смотри.
— Почему, госпожа?
В это мгновение Гасту уже сделал все, что полагалось. Ловко и быстро. Толпа вновь охнула, взвился женский крик. Феррандо нравилось шокировать, но Амели не понимала, одобряют ли его действия. Станет ли лучше?
— Иного способа оборвать магическую жизнь, впрочем, как и любую другую, нет. Смерть — естественный закономерный финал любой жизни. Через несколько минут происходит вот это, — Феррандо указал на лежащее тело, которое на глазах превращалось в кусок высохшей глины. — В воде этот процесс не наступает.
Он вновь обвел взглядом толпу, и Амели буквально дрожала, комкая платок. Она боялась, что люди озвереют, кинутся на помост. Но те так и стояли, замерев. Ни звуков, ни шевеления.
— Если эта демонстрация кого-то не убедила, у меня хватит терпения повторить все заново и велеть принести сюда чан с водой.
Снова молчание.
Из толпы послышался одинокий задавленный выкрик. Мужской.
— Тогда зачем в воду?
Феррандо усмехнулся:
— Меня устраивали слухи.
— А теперь, стало быть, не устраивают?
— Теперь не устраивают. Они огорчают прекрасную женщину, которую я люблю.
Феррандо посмотрел на балкон, и взгляды толпы устремились туда же. Амели сидела ни жива, ни мертва. Только смотрела на мужа. Не могла оторвать взгляд, лишь чувствовала, как по щекам катятся безмолвные слезы.
Феррандо вновь взглянул в толпу:
— Горожане! Только что вы видели разрушение. Теперь я хочу, чтобы вы увидели созидание. Истинная магия — и есть созидание. Именно для этого она и предназначена.
Люди осмелели и уже не слушали, остолбенев. Будто пообвыклись. Перешептывались, жестикулировали.
— Здесь и сейчас, немедленно, я помогу одному из вас. Тому, кому не в силах помочь иная сила. Нужно лишь выйти на помост.
Толпа замолчала, затихла. Повисла такая удушающая тишина, что было слышно пролетающую муху, воркование голубей на щипцах крыш. Даже стрижи умолкли и не прошивали небо своими стройными телами.
— Слепые. Глухие. Безногие… Здесь все здоровы?
Амели замерла, прикрыла рот ладонью. Они разойдутся, все до единого. Она боялась даже представить, что будет, если благородный порыв Феррандо останется без ответа из-за людской глупости.
Люди вновь смотрели друг на друга в немом изумлении, будто и не было недавнего оживления. Закаменели, как глиняные болваны. Амели посмотрела на Мари, ища поддержки. Та тоже молчала. Сидела бледная, будто мраморная.
— Только не расстраивайтесь, барышня. Вам никак нельзя.
Она подала мятной воды, и Амели жадно выпила.
Толпа задвигалась, забеспокоилась, как водная гладь. Амели подскочила к перилам, чтобы видеть, что происходит. К помосту протискивалась горожанка в несвежем чепце, ведя за руку парнишку лет пятнадцати. Высоченного, в линялой порыжевшей шляпе. Она подошла к помосту, подняла лицо, глядя на Феррандо:
— Ваша милость…
— Мессир, — перебил Гасту.
— Мессир, неужто правду говорите? Исцелите?
Феррандо поджал губы. Синие глаза резали ножами. Он едва сдерживался. Амели очень жалела, что стояла здесь, на проклятом балконе, не могла успокоить его, смягчить, поддержать. Но он, казалось, взял себя в руки. Посмотрел сверху вниз:
— Вы ставите мои слова под сомнение, сударыня?
Та затрясла головой:
— Что вы, ваша милость. Вот, — она вытолкала парнишку вперед, — вот, ваша милость, сын. Пятнадцать годков — ни единого слова сказать не может. Немой с рождения.
— Пусть подойдет.
Толпа все так же мертвенно молчала, словно весь город онемел разом. Женщина потолкала сына к лестнице, люди расступались, давая дорогу. Мать и сын поднялись на помост, встали в почтительном отдалении. Та все толкала мальчишку вперед, но он артачился со страху.
Феррандо едва заметно махнул рукой:
— Подойди, мальчик.
Казалось, тот вот-вот упадет замертво. Лицо вытянулось, пальцы нервно сжимали полы не по размеру короткого сюртука. Наконец, Феррандо и мальчишку разделяла лишь пара шагов. Тот стоял, беспомощно озирался, глядя то в замершую толпу, то на мать. Взгляд метнулся на Феррандо, но парень тут же испуганно опустил голову.
— Ваша милость, — женщина сделала пару спорых шагов, — только ведь нет у нас ничего. Ни единого лура.
Феррандо снова поджал губы:
— Мне не нужны ваши деньги.
Горожанка будто успокоилась, закивала, сама себе, отступила на прежнее место.
Вновь повисла тишина. Амели до боли в пальцах вцепилась в перила, подалась вперед. Мари, со страху, что она перевернется, держала за юбку.
Феррандо пристально вглядывался в лицо мальчика, обошел вокруг. Тот сгорбился, вжал голову в плечи, стараясь стать меньше. Феррандо вскинул руку:
— Орикад!
Демон тут же подскочил, зная, что делать. Замельтешил вокруг парнишки, вычерчивая на деревянном настиле цветную мерцающую паутину линий и знаков. Тот стоял ни жив, ни мертв, казалось, вот-вот обмочится со страху на глазах у толпы.
Орикад закончил с пентаграммой и завис в отдалении, шлепая крылышками. Феррандо сделал шаг, вытянул руку, и паутина загорелась холодным цветным пламенем, из центра поднялся столб белого света, охватывая парнишку. В этот момент толпа ахнула и подалась назад, напоминая ковер водорослей под напором течения. Испуганные голуби захлопали крыльями и сорвались в небо.
Через несколько минут сияние исчезло, будто ушло в помост, пентаграмма погасла. Парнишка стоял совершенно растерянный, будто ошалелый. Хлопал глазами и боялся шевельнуться.
Феррандо отстранился на пару шагов, демонстрируя, что дело сделано:
— Скажи что-нибудь своей матери, мальчик.
Тот по-прежнему стоял истуканом. Наконец, неуклюже повернулся, посмотрел на мать. Но молчал. Толпа затаила дыхание.
Женщина подалась вперед, сцепила ладони, робко улыбнулась. В глазах светилась такая надежда, что было больно смотреть:
— Сынок, миленький, скажи.
Парнишка не решался. Долго стоял, озираясь. Наконец, беззвучно зашевелил губами. Все ждали с такой мукой, что она будто уплотняла воздух вокруг. Наконец, прошептал едва слышно:
— Матушка.
Феррандо поджал губы:
— Громче!
— Матушка! — голос разнесся над площадью.
Толпа в очередной раз охнула и разом загомонила. Стоял гвалт, как на птичьем базаре. Все будто ожили. Амели вздохнула с необыкновенным облегчением и без сил опустилась на стул.
Женщина рыдала, обнимала сына, снова и снова заставляла его говорить. И он говорил. А на лице было такое неподдельное ликование, что Амели вновь начала смахивать слезы.
Мари подала чистый платок:
— Ну, что вы, госпожа? Ведь все хорошо.
Амели кивнула:
— Потому что все хорошо.
Мать словно опомнилась. Подбежала к Феррандо и бухнулась на колени, намереваясь целовать руки, но тот спрятал их за спину:
— Поднимитесь, сударыня.
Она будто не слышала:
— Благодетель! Благодетель! Как же мне теперь благодарить вас?
— Поднимитесь, сударыня, и ступайте домой вместе с вашим сыном.
Она выслушала, как приказ, кивая на каждое
