— Она красивая и все такое, но к тому же очень смелая.
— Смелая? — повторил Росс как эхо, как будто они говорили о человеке, с которым он незнаком, но мнением о котором интересуется.
— Да. Ты бы видел, как она обращалась с лошадьми, когда тебя не было, а мне было так плохо. Она сначала очень их боялась, но это ее не остановило. Может, я не должен говорить тебе об этом, но она дала им сахару, и они слушались ее почти так же, как тебя. А еще она просила меня научить ее ездить верхом. Я сказал, что научу, если ты не возражаешь, но она сказала, что хочет держать это в секрете, чтобы сделать тебе сюрприз. Я уже несколько раз сажал ее на одну из кобыл, когда тебя не было поблизости. Ты ведь не возражаешь, а, Росс?
Он удивленно пожал плечами. Лидия верхом на лошади?
— Нет. Думаю, ей нужно привыкать к лошадям. Ей придется этим заниматься, когда мы где-нибудь обоснуемся. — Она хотела сделать ему сюрприз?
— Я так и думал, — сказал с облегчением Бубба. Он был рад, что Росс не рассердился на него за то, что он взял на себя смелость учить его жену ездить верхом. — Ты бы видел, как потешно она сидит в мужском седле, — он хохотнул, — ей ведь приходится учиться ездить по-мужски, потому что у тебя нет женского седла.
— Конечно, нет.
— Сделай вид, что ничего не знаешь, когда она будет тебе показывать этот сюрприз.
— Ладно, я не подам виду.
Бубба грустно посмотрел в сторону фургона.
— Надеюсь, я когда-нибудь встречу женщину, такую же, как Лидия.
Затем, испугавшись, что перешел границы дозволенного дружбой, быстро сказал:
— Спокойной ночи, Росс, и спасибо за… спасибо за все.
Он скрылся в темноте.
— Спокойной ночи, — бросил Росс ему вдогонку. В фургоне было темно. Он снял ботинки и штаны и лег рядом со спящей женой.
— Росс? — сонно спросила она.
— Я здесь.
— Ты выследил его?
— Потерял его след, когда стемнело. Я не думаю, что он бродит где-то поблизости. Не о чем беспокоиться. Как она хотела, чтобы это было правдой.
— Ты ел что-нибудь?
— Я не голоден.
Вопреки тому, что он сказал, в его животе громко заурчало.
— Ты голоден! — тихо воскликнула она, положив руку ему на живот. В темноте она промахнулась, и ее пальцы попали в шелковистую чащу волос, растущих ниже пупка.
Его тело среагировало мгновенно, и он застонал. Воздержание в течение нескольких дней, когда настроение у нее было таким переменчивым, сыграло с ним злую шутку. Рефлексивно, как только она хотела отдернуть руку, он схватил ее и прижал к своему животу. Он скинул нижнее белье и, повернувшись к ней, свободной рукой снял с нее рубашку.
— Я голоден, Лидия. Утоли мой голод.
Он жадно приник к ее губам. Он смаковал каждый поцелуй вдоль линии шеи, вниз, пока не дошел до упругой округлости груди и осыпал ее нежными укусами, пока не достиг до соска.
— Ты пробовал однажды мое молоко. Ты помнишь? — спросила она.
— Конечно, боже мой, конечно, — пробормотал он, пытаясь захватить ртом как можно больше ее мягкой плоти.
— Если бы у меня все еще было молоко, я бы с радостью накормила тебя, Росс.
Стон вырвался из самого его сердца, из глубины души. Он потянул ее руку вниз. Какое-то мгновение она сопротивлялась, затем позволила провести ее руку сквозь густую поросль волос к олицетворению его мужественности. Он отпустил ее руку, предоставляя ей свободу действий.
Он шептал ее имя в промежутках между поцелуями, которыми осыпал ее грудь, лаская ее языком, усами и мягко припадая губами к соскам. Думая только о том, как сильно она его любит, Лидия провела подушечками пальцев вдоль твердой бархатной поверхности, затем сомкнула руку.
Его ругательства были богохульством, а может, это была его молитва, когда ее пальцы стали изучать его форму, длину, твердость и силу. Она обнаружила на верхушке первые капельки влаги и использовала их как смазку.
— Боже, Лидия. Да, да, — слова были бессвязными, дыхание частым. — Быстрее, любовь моя. Вот так, хорошо. О, милая… Я…
Он повернул ее на спину, смущенно извиняясь за свою торопливость. Ее тело было полно желания, а сердце подпрыгивало от радости, что она может сделать ему этот подарок. Он весь дрожал в ее уютном тепле, и, когда все кончилось и он лежал в золотой дреме изнеможения и высшего удовлетворения, он вдруг вспомнил о том, что сказал Бубба. Мальчик был прав.
Лидия была исключительная женщина.
Мадам Ляру безучастно смотрела на набросок, сделанный пером и чернилами, который лежал у нее на столе в тесной, безвкусно обставленной гостиной, — девушки называли ее «приемная». Лениво она накручивала на палец прядь волос. Если ее и удивило лицо, изображенное на бумаге, она этого никак не обнаружила. Не шевельнулись подведенные карандашом брови, ни один мускул не дрогнул на напудренном как маска лице, краска не проступила на щеках, если не считать румян, которые она щедро положила заранее.
— Нет, господа, это не тот человек, которого я послала в комнату Перл в ту ночь, когда ее убили. Вы уверены, что не хотите шерри?
Джентри вскочил со стула, обтянутого розовой парчой, и, подбежав к окну, резко отдернул занавески с кисточками. Мейджорс, как всегда дипломатичный и спокойный, вежливо говорил с мадам, которая сделалась довольно известной особой за короткое время пребывания в Буэннтауне. Таинственное убийство Перл окружило ее заведение ореолом загадочности, из чего мадам извлекала немалую выгоду.
— Мадам Ляру, — сказал Мейджорс, — учтите, пожалуйста, что это всего лишь рисунок с фотографии. Посмотрите еще и скажите, не видели ли вы когда-нибудь этого человека в вашем… в месте вашего бизнеса?
— Вы не об этом спрашивали меня, мистер Мейджорс. Вы спросили, этого ли человека я отправила к Перл? И я ответила вам: нет.
— Это просто потеря времени, черт подери, — взорвался Джентри, отбежав от окна и ударив мясистым кулаком о крышку стола, за которым сидела мадам. — Зачем вы пустословите с этой шлюхой?
Скривив губы, мадам сузила глаза и изучающе посмотрела на высокого представительного господина. Она хорошо знала этот тип мужчин. Эти самозваные блюстители общественной морали устраивают кампании против таких заведений, как у нее. Тем не менее они посещают их регулярнее, чем другие мужчины, и обычно предпочитают самых жалких потаскушек.
Она только слегка фыркнула в ответ на слова Джентри. Вот сыщик — настоящий джентльмен, хоть и законник. Она не имела ничего против мужчин его профессии. Некоторые из ее друзей и постоянных клиентов тоже были законники.
— Мистер Джентри, прошу вас. — Мейджорс тяжело вздохнул. Он сожалел, что сказал Джентри о своей поездке в Буэннтаун. Когда они вернулись в Ноксвилл и обнаружили, что никакой новой информации не поступило, он стал хвататься даже за маленькие зацепки.
