– Брешешь, дура?
– Какое... Третий месяц.
– От... кого?
С минуту Маргитка молчала. Затем опустила голову и чуть слышно сказала:
– От Паровоза.
– Д-д-дэвлалэ... – пробормотал Яшка, запуская руки в волосы. – Да... да когда же вы успели?
– Я к нему на Хитровку ходила.
– Ты? На Хитровку?! Вот где тебя черти по целым дням таскали... Ах ты, курва!
Яшка вскочил, одним рывком поставил на ноги и сестру, со всего размаху, не жалея, дал ей пощечину, другую, третью. Маргитка не сопротивлялась. Ее голова моталась из стороны в сторону от каждого удара, глаза были зажмурены. Выругавшись, Яшка оттолкнул ее. Маргитка ничком упала на пол.
– Шваль! Потаскуха! Дрянь подзаборная, да как тебе в голову пришло?! Об отце ты подумала? А о матери? А о семье? Кто теперь после тебя других наших девок замуж возьмет?! Да что он тебе за золотые горы пообещал?
– Ничего-о-о не обещал... Я его люби-и-ила...
– Кого – Сеньку?! Ошалела ты, что ли? Ну, иди к нему, пусть женится, коли так!
– Да его же в каторгу сегодня забрали-и-и... Яшка, Яшенька, не бей меня, я не могу больше, я выкину...
– Молчи, холера... – плюнул Яшка. – Ну-ка, живо собирайся, поедем на Таганку. Там одна чухонка вычистку за три рубля делает, никто не узнает. Поехали!
– Не поеду, – тихо, ненавидяще сказала Маргитка, садясь на полу. Ее лицо уже начало распухать от побоев, ресницы по-прежнему были в чаинках, но зеленые мокрые глаза посмотрели на Яшку так люто, что он отвернулся. – Не будет никакой вычистки. Я его любила – слышишь? И ребенка этого я рожу. Убей меня, а рожу!
– Чего?! Ах ты, дура... Господи, ну что за дура... Что я с тобой делать теперь буду, а?
Яшка схватился за голову, закрыл глаза. Маргитка на четвереньках подползла к нему, осторожно тронула за колено.
– Яшенька... Я ведь все равно уйду. Только я одна пропаду...
– Пропадешь, – подтвердил он, не поворачивая головы.
– Яшенька... Христом-богом... Увези ты меня отсюда. Поедем вместе, золотенький...
– Куда я поеду, с ума ты сорвалась? – завопил Яшка, вскакивая. – Ну, куда?!
– Куда хочешь... – Маргитка снова заплакала. – Яшенька, не бросай... Я не могу одна, я умру на улице...
– Дэвла, да что ж это... Да куда я пойду-то? От Дашки? Как я уеду, что я ей скажу? Я же обещал! У нас свадьба скоро! Я Илье и Насте слово дал! Что они про меня подумают? Что Дашка подумает? А цыгане?! Все скажут – сбежал, испугался на слепой жениться. Как же мне-то...
– Яшенька-а! – Маргитка, заголосив, вцепилась в его сапог, прижалась к голенищу растрепанной головой. – Яшенька, поедем...
– Пропади ты пропадом, проклятая! – Яшка, нагнувшись, с силой оторвал от сапога руки сестры. – Собирайся!
– А ты куда?! – всполошилась Маргитка, видя, что брат идет к двери.
– Не бойся. Жди внизу, я приду. Только нашим на глаза не сунься.
Дверь за Яшкой захлопнулась. Маргитка торопливо расстелила на полу большую шаль и начала бросать туда, не глядя, не расправляя, платья и кофты. Она не плакала больше, лишь время от времени вытирала лицо рукавом. Связав узел, поставила его у двери, глубоко вздохнула, переводя дыхание, и выскользнула за дверь.
Комната отца и матери была последней по коридору. Маргитка осторожно просунула голову в незапертую дверь, осмотрелась, убедилась, что внутри пусто, с облегчением пробормотала: «Спасибо, Господи...» – и вошла.
Тяжелые портьеры из пыльного плюша были задернуты, и в комнате стоял полумрак. В углу поблескивали часы с боем, внутри их неторопливо ходил тяжелый маятник. На стуле лежало вечернее платье Илоны из гладкого черного шелка. Опасливо косясь на него, как на живое, Маргитка на цыпочках прокралась к буфету орехового дерева со множеством ящичков. Открыв один из них, пошарила в глубине, извлекла сверток из потертой ткани, развернула. На колени Маргитки упал маленький лаковый портрет в овальной рамке. Молодая цыганка в черной шали на одном плече, с гладко убранными назад волосами прямо и неласково взглянула на нее.
– Мама... мамочка... – Слезы покатились снова, но на этот раз Маргитка решительно вытерла их. Снова завернула портрет матери в лоскут, положила было на место, но тут же, повинуясь внезапному порыву, опять вытащила сверток, сунула за пазуху и метнулась за дверь.
Яшка осторожно приоткрыл дверь в комнату невесты. К своему большому сожалению, он увидел, что Настя никуда не ушла и сидит рядом с кроватью дочери, отвернувшись к окну и кутаясь, словно зимой, в тяжелую шаль.
– Тетя Настя, можно? – тихо спросил он.
– Не надо, чяворо, – не оборачиваясь, сказала она странным, сдавленным голосом. – Заразишься еще.
– Тетя Настя, я недолго! – взмолился Яшка. – Очень надо! Очень!
– Ну, если очень, то входи.
Она встала и, едва Яшка шагнул внутрь, быстро вышла из комнаты. Лучшего нельзя было и пожелать. Как только дверь за Настей закрылась, Яшка подбежал к кровати, опустился на колени возле изголовья.
– Даша... Девочка... Не спишь? Как ты?
– Я не сплю, – тихо сказала Дашка, и в голосе ее послышалась радость. – Хорошо, что пришел, я уже скучать начала. Знаешь, я завтра уже, наверно, на ноги встану. Мама говорит, что рано еще, а я уверена, что могу…
– Даша... – Яшка хотел продолжать и не мог. В горле встал комок, и он, силясь проглотить его, вдруг почувствовал руку Дашки на своих волосах.
– Что с тобой? – Она помолчала. – Я чую, ты ж не просто так пришел. Говори.
– Даша, я... Прости меня, ради бога. Я... мне... я уйти должен. Уехать. Прямо сейчас.
Дашка молчала. Яшка поднял голову. Лицо невесты было, как всегда, безмятежным, глаза смотрели в стену.
– Куда уехать? – наконец спросила она.
– Не знаю. С Маргиткой. Она, холера...
– Я знаю.
– Откуда?! – поразился он.
– Знаю, и все.
– Знаешь, что она понесла?
– Да.
– И от кого, знаешь?
– Д-да... – Голос Дашки чуть дрогнул, но Яшка не заметил этого, с сердцем ударив кулаком по полу.
– Чтоб он сгорел, жулик чертов! Всегда знал, что неприятностей с ним не оберемся!
– Жулик?..
– Ну да! А кто он, Паровоз-то? Спортил девку, собачий сын, и смылся на каторгу, выкрутился! Вот ей-богу, если б Сеньку не забрали, я из него ремней нарезал бы. Что – не веришь?!
– Верю. – Дашка снова погладила его по волосам. Яшка поймал ее руку, стиснув в ладонях холодные тонкие пальцы. Про себя он уже решил: скажет Дашка «останься» – и он останется, пускай потаскуха-сестрица выворачивается как сможет сама.
– Что же... Поезжай, – тихо произнесла Дашка.
