И все же он не переставал надеяться, что Велем успеет вовремя и вернет Дивляну домой так же тайно, как она уехала. Но надежды эти рухнули, когда Короб, рыбак, однажды под вечер прибежал с вестью, что сверху приближается целый обоз.
Весть эта взбудоражила всю Ладогу. Обоз мог принадлежать торговым гостям из верхних земель, но почти первой, кого сам Домагость увидел в лодье с мыса, была его дочь Дивляна. Он только успел подосадовать: неужели Велем не догадался переждать и везти ее домой, когда стемнеет! – как вдруг увидел лицо Вышеслава, его длинные волосы и бороду цвета грязной соломы, и понял, что все обернулось сложнее, чем можно было надеяться. Однако деваться было некуда, да и не в привычках воеводы отступать, поэтому Домагость только крякнул от досады про себя, привычно поправил пояс и пошел с мыса вниз – встречать знатных гостей.
Что бы ни думали Домагость и Милорада по поводу бегства дочери, на которую вся Ладога возлагала такие надежды, что бы ни собирались сказать ей все эти долгие дни, случай был неподходящий. Уехавшая в одиночестве, она вернулась в сопровождении не только дочерей Вышеслава словенского, но и его сестры Добролюты, старшей жрицы Перыни.
– Великое благо послали боги вам, Домагость, твоему роду, да и всему нашему племени, внукам Словеновым! – начала Добролюта, когда все сошли на берег и поприветствовали хозяев. – Великое благо дали нам боги, послав племени словенскому Деву Ильмеру, что семь десятков лет ждали наши отцы и деды, а вам честь оказали, избрав среднюю вашу дочь.
Хоть и не ожидавшие ничего такого, ладожские старейшины довольно быстро поняли, в чем дело, и свою беглянку Домагость и Милорада приветствовали с почтением и радостью, которых она никак не ожидала. Дивляна видела, что радость эта скорее показная, а искреннее разве что изумление, но была благодарна и за это.
«Это только росток», – вспоминала она слова Добролюты, и это утешало ее. Только начало. И из всего этого еще вырастет могучее и прекрасное дерево.
И все же будущее без Вольги казалось ей безрадостным. Наверное, со временем она смирится с тем, что они не будут вместе, смирится не только внешне, но и сердцем. Вероятно, когда-нибудь она перестанет страдать – хотя сейчас ей в это не верилось, – но никогда она не забудет его и никогда никого не сумеет полюбить так же сильно. Пусть хоть двадцать лет пройдет – память о Вольге и любви к нему теперь ее богатство, сокровище, которое она понесет в душе, куда бы ей ни пришлось идти.
Без этой любви она никогда не стала бы Огнедевой. Не способна быть богиней та, которая не умеет любить. Участь богов – это вечное стремление, погоня за своим предназначением, и всякий раз миг их наибольшего торжества и силы является переломом и началом пути вниз, в черную Бездну. На этом стоит Лад Всемирья. И если боги избрали ее, она должна делить с ними и их горести.
Но где же Яромила? Дивляна огляделась и заметила в первых рядах сомкнувшейся вокруг тесной толпы лицо старшей сестры…
Но что это с ней? Ее волосы были разделены и заплетены в две косы, золотистыми змеями спускавшиеся по груди на вышитую завеску, какие носят только замужние женщины. При виде сестры, одетой в сряду молодухи, естественно было подумать, что она внезапно вышла замуж. Но где тогда повой и сорока, почему ее волосы открыты? Значит, она все же не замужем?
От изумления Дивляна даже забыла о своих собственных делах. Между тем в ее отсутствие Ладога пережила еще одно весьма значительное событие. Через три пятерицы после Купалы Милорада однажды послала за старшими женщинами лучших родов и попросила их прийти к белому камню, где они обычно приносили жертвы богиням. И все пришедшие сразу поняли, зачем их позвали. Яромила стояла возле камня, ее рыжевато-золотистые волосы были распущены, что означало какой-то крутой перелом в жизни, переход с одной ступени на другую.
– Я более не Леля, – со спокойным удовлетворением объявила Яромила, поздоровавшись со всеми. – С Купальской ночи я понесла, и к Ладину великодню родится у меня сын – дитя купальских костров.
– Сына Ярилы понесла, стало быть, наша Леля, Велесова сына, – изрекла наконец Вельямара. – Это добрая весть.
– А почем знаете, что сын будет? – с любопытством спросила Солога.
– Сон я видела в Купальскую ночь, – пояснила Яромила, сохраняя совершенно спокойный и уверенный вид. – Сами чуры поведали мне, что из Лели стану я Ладой и выведу их из мрака на свет. И сказали, что сын мой знатным витязем будет.
Дитя купальских костров – не такая уж редкость, каждый год в первый день весны эти дети появляются на свет – когда больше, когда меньше. Но дитя самой Лели, Девы Альдоги – это нечто большее. Дитя Огня и Воды, родившееся от слияния стихий в эту священную ночь, становилось добрым предзнаменованием для всей Ладоги. Волхов-батюшка, принимавший в свои объятия невесту-жертву, отпустил ее обратно к людям не одну, и это означало особую милость общего кормильца! Этот ребенок несет в себе благословение сразу после рождения и даже до него.
Здесь же, у белого камня, Милорада заплела волосы Яромилы в две косы, но оставила их непокрытыми, поскольку та не покидала свой род и не входила в чужой. Ее одели в завеску, какие носят замужние женщины, чтобы скрывать от чужих глаз будущее дитя, а с помощью обережной вышивки защищать и наделять силами его и себя.
Новость быстро разлетелась по Ладоге и вызвала всеобщее оживление. Девицы, оказавшиеся в схожем положении, начали улыбаться даже несколько горделиво, а Белка, лишенная материнских наставлений и пригляда, только теперь и задумалась, а что это у нее того… не того… ну, «краски» все не приходят? Ба-а-тюшки-и-и…
А молоденькие девушки, только взрослеющие, возликовали и того пуще: ведь предстоят выборы новой Лели, и эта честь могла выпасть любой девушке из хорошего рода. Срок настанет в начале новой весны, но, вероятно, право ездить на белом коне получит третья дочь Милорады, Велемила, которая по всем приметам, не укрывшимся от материнского глаза, как раз к тому времени должна созреть.
Конечно, люди понимали, что Ярила Ярилой, но едва ли дело обошлось без участия обычного земного мужчины. И никто не сомневался, что имя его было Одд Свейнссон Халейг, или князь Хельги, как его тут иногда называли, путая имя и прозвище. Но этому, если женщины и шептались тайком между собой, большого значения не придавали. Заморский князь, знатный человек и отважный воин, как нельзя лучше подходил для того, чтобы стать земным отцом «сына Волхова». Все понимали, что с взрослой девой чуть раньше или чуть позже нечто подобное должно было случиться, и гораздо хуже было бы, если бы ладожская Леля оказалась бесплодной. Зато теперь ладожане вдвое сильнее радовались тому, что не отдали Яромилу полянским сватам. А могли бы по неведению своими руками благословение богов за тридевять земель отправить!
