— Это было до того, как он нарушил свое слово и едва не погубил нас. Какие бы теплые чувства я к нему ни питала, сейчас они сгинули бесследно.
Я произнесла эти слова, стараясь не выдать собственных колебаний. Колиньи никогда не станет для меня совершенно чужим человеком; это невозможно после всего, что так долго связывало нас. Однако я никогда больше не допущу, чтобы чувства взяли во мне верх над здравым смыслом.
Я провела руками по юбкам, сгорая от нетерпения поскорей приступить к воплощению своего замысла.
— Об этом нельзя рассказывать никому, кроме Карла. Мне, безусловно, понадобится его согласие, однако я не хочу, чтобы слухи об этом браке разошлись прежде, чем я вернусь из Шомона. Я достаточно ясно выразилась?
— О да, госпожа. Я буду нем как могила.
Бираго не было нужды спрашивать, почему я хочу посоветоваться с Козимо.
— Ты уверен? Что-то же должно быть!
Я нетерпеливо расхаживала по обсерватории в Шомоне, глядя, как Козимо изучает составленную Нострадамусом карту. В животе у меня было пусто, спина и ягодицы ныли после поездки в карете из Парижа. Все, чего мне сейчас хотелось, — жареного фазана, кубка вина и отдыха в приготовленной для меня спальне.
— Я вижу только брак с австриячкой. — Козимо поднял на меня глубоко запавшие глаза.
В свои сорок с небольшим он совсем исхудал, двигался скорой, крадущейся походкой отшельника и приобрел смущавший меня тик, причем левое плечо его подергивалось в такт щеке. Сам замок выглядел совершенно заброшенным, многие комнаты и залы наглухо закрыты ставнями, слуги, которых я приставила к Козимо, куда-то подевались. Запах плесени был настолько плотен и вездесущ, что Лукреция тут же принялась разводить огонь в каминах и сметать пыль с каминных полок. А я между тем поднялась по лестнице в обсерваторию, где Козимо проводил все время бодрствования.
— Козимо, — проговорила я, сдерживая нетерпение, — Нострадамус утверждал, что в этой карте содержатся десять лет моей жизни. Он сказал, что я должна оберегать принца Наваррского. Про австриячку я уже знаю. Неужели ты не видишь там никаких других браков?
Я взглянула на карту, которая кишела пересекающимися разноцветными линиями и изображениями планет; расшифровать эту мешанину я не смогла бы даже ради спасения собственной жизни. Мелькнула непрошеная мысль: быть может, мне не следует полагаться в этом деле на суждения Козимо? В конце концов, обладает ли он подлинным могуществом, помимо того, что способен истолковывать двусмысленные знамения и подбирать благоприятные дни для коронаций? Или же полагается на неверные моменты просветления, те редкие случаи, когда удается проникнуть через завесу потустороннего мира? После знакомства с Нострадамусом манеры Козимо порождали у меня неприятное беспокойство — он словно задался целью изображать мрачную загадочность, которая, по его мнению, была непременным признаком каждого провидца.
— Карта составлена заумно! — пренебрежительно фыркнул он. — Нострадамус явно не учился в Италии.
— Разумеется, не учился! Видишь ли ты хотя бы солнце Марго? Ее знак — Телец.
— Ну-ка, глянем… — Он провел пальцем по какой-то линии. — Да, ее жизненный путь проходит через этот квадрат. — Козимо постучал пальцем по карте. — Согласно этому, она сочетается браком со Стрельцом.
— Генрих Наваррский — Стрелец! — ахнула я.
— Я сказал «проходит», а не «соединяется». — У Козимо дернулась щека. — К тому же затмение вот здесь, в Скорпионе, предвещает чуму.
— Чуму? — опешила я. — Что это значит?
— Неясно. — Козимо поджал губы. — Как я уже сказал, эта карта была составлена человеком, мало искушенным в таких делах. Быть может, если вы скажете мне, что именно хотите узнать, я сумею оказать вам более весомую помощь.
Я сделала глубокий вдох. Что ж, придется, как видно, все ему рассказать, иначе мы, чего доброго, проторчим здесь целую ночь.
— Я хочу узнать, следует ли мне устраивать брак между Марго и Генрихом Наваррским. Я должна отыскать способ примирить католиков и гугенотов, и полагаю, что этот брак и будет нужным средством.
Козимо смерил меня взглядом, поглаживая костлявой рукой странного вида амулет, висевший у него на груди. Этот амулет бросился мне в глаза сразу, как только я появилась здесь, — серебряная фигурка некоего рогатого существа с дыркой посередине.
— Вы можете выдать Марго за этого принца, — наконец сказал он, — однако достичь мира будет нелегко.
— Разумеется. Я и не рассчитывала, что один этот брак разрешит все проблемы. И все-таки, если мне удастся устроить его, гугеноты вынуждены будут сложить оружие ради вполне предсказуемого будущего. Генрих Наваррский станет одним из нас; они лишатся принца, который поддерживал бы их дело. Все, что мне нужно, это согласие Жанны и Колиньи.
— И вы думаете, они согласятся?
— Скорее умрут! — Я презрительно фыркнула.
— Тогда, возможно, им и следовало бы умереть.
С этими словами Козимо повернулся к стоявшему рядом шкафчику. Оттуда он достал продолговатую, покрытую лаком шкатулку и поставил передо мной. Внутри, словно пара трупиков на черном бархате, лежали две безупречно сработанные куклы — мужчина и женщина с подробно изображенными половыми органами. Я достала мужскую фигурку, чувствуя трепет с примесью отвращения, — кукла на ощупь была как живая.
— Одна кукла для него, другая для нее, — промолвил Козимо. — С их помощью вы сумеете подчинить Колиньи и Жанну своей власти и добиться от них всего, что пожелаете.
Он извлек из шкатулки полотняный мешочек с серебряными булавками и достал одну.
— Вначале надобно осуществить олицетворение, прикрепив к кукле предмет, связанный с нужной вам особой, — пучок волос, клок одежды, любую вещь, которая этой особе принадлежит. Затем выразить свою волю. Это как молитва. Можно также зажечь свечи: красная — подчинение, белая — очищение, желтая — истребление. В миг, когда пожелаешь употребить свою силу, надо воткнуть эти булавки в кукол. Так можно причинить боль, вызвать болезнь, обессилить. Даже убить.
Подцепив длинным пальцем бархатную обивку, Козимо обнажил потайное отделение. Откинул крохотный крючок — и моему взору предстала небольшая склянка, наполненная белым порошком, — точь-в-точь как та, которую подарил мне во Флоренции его отец.
Пламя свечей бросало искаженные тени на изможденное лицо Козимо.
— Это вещество называется кантарелла — смесь мышьяка с иными тайными ингредиентами. Говорят, это был любимый яд Борджиа. Мало кто знает, как его приготовить. Он может породить болезнь, сумасшествие, смерть. Подмешанный в еду или вино, он не оставляет следа. Никто ничего не узнает.
