Гронау молча кивнул головой, и его лицо омрачилось, когда он взглянул на молодую женщину. Эта красота была причиной смерти близкого ему человека: Эрнст Вальтенберг отдал бы блаженство будущей жизни за один такой взгляд, какой Эрна только что бросила на мужа. Но такие воспоминания были неуместны среди радостного праздничного настроения, Гронау отогнал их от себя и осведомился об Алисе Рейнсфельд.
— О, моя Алиса цветет, как роза, и наша малютка тоже! — лицо Бенно просияло, когда он заговорил о жене и ребенке. — Вы ведь знаете?..
— Что она подарила вам дочь? Знаю, вы же мне писали. Теперь, надо полагать, ваша докторская практика ограничивается семьей?
— Напротив, у меня пациентов больше, чем было, — с сердечным удовольствием объявил Бенно. — Летом, когда мы здесь, я, разумеется, хожу ко всем больным моего прежнего округа, а так как могу теперь давать самым бедным и средства, нужные для исполнения моих предписаний, то…
— То честные волькенштейнцы усердно пользуются ими, — перебил Гронау. — Еще бы! Доктор, который ни гроша не стоит да еще дает деньги на лечение, должен быть им по вкусу. Надо полагать, они теперь чаще доставляют себе удовольствие болеть: ведь это так дешево! Однако не стану дольше отрывать вас от ваших общественных обязанностей, Бенно. Поболтать успеем и после.
Он хотел отойти, но Рейнсфельд удержал его, поспешно схватив за фалду.
— Не уходите! Пока я разговариваю с вами, я могу так славно стоять в уголке, и мне нет надобности говорить комплименты. Мы ведь наприглашали всевозможных умных людей, министров и членов правительства, депутатов и целый штаб журналистов, и со всеми этими важными господами я должен говорить и еще быть остроумным. Это ужасно!
Гронау засмеялся и остался, но доктору не позволили долго держаться в стороне: к нему подошел Герсдорф, который, как юрисконсульт железнодорожного общества, тоже принимал участие в торжестве вместе с женой. Последняя явно оставалась верна своему принципу скрашивать бедняге-мужу его служебные поездки своим присутствием. Принимая во внимание свое теперешнее положение супруги и матери, она старалась держаться с известным достоинством, что составляло забавный контраст с ее подвижной, как ртуть, натурой, прорывавшейся при каждом удобном случае.
— Вы уже опять забились в угол, Бенно! — с укоризной проговорила она. — Только что о вас спрашивал министр, ступайте к нему!
— Бога ради, избавьте меня от его превосходительства! — в отчаянии воскликнул Бенно. — Причем, собственно, я во всей этой истории? Это — дело Вольфганга!
— Ну-ну, не увиливай, Бенно! Ты должен быть внимателен к своим гостям, пойдем! — сказал Герсдорф, подхватывая кузена под руку и увлекая за собой.
Валли не пошла за ним, а остановилась перед Гронау, который, смутно подозревая, что сейчас будет, озирался по сторонам, ища предлога для отступления.
— Итак, вы все еще не женаты? — спросила она его с неодобрительным выражением.
— Все еще нет, — нерешительно ответил Гронау.
— Это непростительно! Зачем вы тогда так скоро уехали? У меня была в виду для вас спутница жизни, дама, которая очень любит путешествовать, и поехала бы с вами в Индию. Теперь она, к сожалению, уже замужем.
— Слава Богу! — вздохнул Гронау от всей души.
— Саиду я тоже помогла найти свое счастье, несмотря на его черный цвет, — продолжала молодая женщина. — Куда девался Джальма? Я только что видела его возле вас.
— Джальме всего восемнадцать лет, он еще не может жениться! — с величайшей решимостью объявил Гронау, видя, что его питомцу грозит судьба Саида.
У Валли, кажется, действительно возникло такое намерение.
— Моему сыну нет еще трех лет, а я уже назначила ему в жены дочь кузена Бенно, — возразила она. — Предусмотрительная мать должна заблаговременно заботиться о счастье своего ребенка.
— Господи, спаси и помилуй! — прошептал Гронау в ужасе, когда какие-то знакомые, к его несказанному облегчению, отвлекли Валли. — Эта женщина в своей мании женить людей не щадит даже младенцев в колыбели! Джальма, ступай сюда и не отходи от меня! Дело-то выходит нешуточное!
Эльмгорст подал знак к отъезду; общество разместилось в поданных экипажах и отправилось на виллу Нордгейма. Там гостей приняла Алиса, не участвовавшая в поездке. Она все еще казалась хрупкой и нежной, хотя обладала теперь цветущим здоровьем; сохранившаяся девичья застенчивость делала ее особенно привлекательной. Достоинство и блеск дома поддерживала, в сущности, баронесса Ласберг, не покинувшая своей воспитанницы. Она взяла на себя все приготовления к празднику, и ее стараниями слава бывшего дома Нордгейма, а теперь Рейнсфельда, не была омрачена. Торжественный обед прошел со всем великолепием и пышностью, зажигательная речь Эльмгорста встретила бурное одобрение, провозглашались тосты за процветание дороги, за ее строителя и, разумеется, за хозяина дома и его супругу. Бенно пришлось-таки произнести благодарственную речь и ответить тостом за присутствующих. Разумеется, он застрял в середине, но Вольфганг поспешил ему на помощь, в критический момент, подав знак музыкантам, грянул оглушительный туш, и общее «ура» скрыло замешательство Рейнсфельда.
Через несколько часов общество отправилось дальше, до конечного пункта дороги, откуда второй поезд должен был доставить его вечером обратно. Бенно объявил, что сделал сегодня все, что мог, и хочет, наконец, остаться с женой.
Он стоял еще в гостиной с Герсдорфом и Валли, которые тоже остались, когда появился с няней, хорошенькой белокурой девушкой, невестой Саида, юный потомок Герсдорфа, остававшийся во время поездки на попечении Алисы; за ними следовал Грейф. Он был, видимо, сильно не в духе оттого, что хозяйка не взяла его с собой, и, не обращая внимания на присутствующих, улегся на веранде перед дверью.
Альберт Герсдорф-младший вовсе не походил на своего серьезного, спокойного отца. У него были розовое личико, и темные глаза матери, а на лбу своенравно вились черные кудряшки, но между ними красовалась огромная шишка. Валли тотчас увидела ее и подняла испуганный крик.
— Господи! Что это? Что случилось с Берти?
— Он упал, сударыня, — ответила няня. — Он хотел покататься верхом на Грейфе, и тот сбросил его.
— Ах, чудовище! Как можно пускать его в детскую! — крикнула возмущенная молодая мать. — Бенно, осмотрите моего мальчика! Надеюсь, это не опасно? Не нужен ли компресс?..
— Вовсе не нужен! — спокойно ответил Герсдорф. — Мальчику шишка не повредит: в следующий раз будет осторожнее.
— Ты — варвар! — сказала Валли. — У тебя нет жалости даже к собственному единственному сыну, бедному, нежному ребенку!
