— Добрейшая женщина на земле, — сказал Луи.
Герцогиня де Грамон вернулась в Версаль, и Шуазель говорил друзьям, что они с сестрой предпочли бы, чтобы она оставалась в ссылке, а не жила бы при дворе лишь потому, что мадам дю Барри сжалилась над ней.
— Ничего, — не унывал Шуазель, — может быть, эта женщина покинет двор, когда сюда прибудет невеста дофина. Мария Антуанетта будет шокирована присутствием такой вот мадам дю Барри при французском дворе.
Ришелье передал эти слова Шуазеля Жанне, которая разразилась такой бранью, что старый герцог пришел в восторг и долго еще при каждом удобном случае пересказывал «тирады» мадам дю Барри каждому, кто подвертывался ему в качестве слушателя.
***
Настал день, когда во Францию прибыла невеста дофина — изящная и очень хрупкая молоденькая девушка с рыжеватыми волосами, по виду почти девочка. Луи выехал в Компьенский лес, чтобы приветствовать ее, и пришел от невесты внука в восхищение.
Шуазель и его сестра тоже были восхищены ею. В этой совсем юной, очаровательной девушке они видели своего союзника, который сумеет помочь им сокрушить мадам дю Барри. Возможно, они рассчитывали на то, что король заинтересуется супругой своего внука и забудет Жанну, но этого не случилось.
Жанна присутствовала на ужине королевского семейства, который состоялся в Мюэт. Там ее представили Марии Антуанетте.
В душе мадам дю Барри смеялась над невестой дофина. Ну и ну, думала Жанна. Рыжая, конопатая! Ресницы чуть не белые, почти и не видать. Только и всего что дочь императрицы, а то никто бы и внимания на нее не обратил.
Девушка была вышколена своей матерью, и когда король спросил Марию Антуанетту, каково ее мнение о графине дю Барри, она сразу же догадалась, что он хочет услышать в ответ.
— Я нахожу графиню и красивой, и любезной, — сказала невеста дофина.
Король ласково похлопал ее по руке и высказал уверенность, что они станут друзьями.
Торжества, сопровождавшие женитьбу наследника престола Франции, были воистину пышными и ослепительными. Сверкали впечатляющие фейерверки, и дорога из Парижа в Версаль была забита толпами охотников до зрелищ. Говорили, что Луи старается подражать своему прадеду, не скупившемуся на празднества и церемонии.
Да, говорили недовольные, но времена тогда были другие. Сейчас во Франции не хватает зерна. А почему? Жалуются на плохой урожай, а, может, все дело в тех, кто запасает зерно? Может, скажете, и король тут ни при чем?
Кое-кто задался целью подсчитать расходы на торжества. Вышло что-то около двадцати миллионов ливров.
Двадцать миллионов ливров, когда тысячам людей в одной только столице нечем платить за хлеб! По стране расходились памфлеты. Один из них, «Размышления о свадьбе Его Высочества дофина», особенно популярный в Париже, содержал сведения о расходах на развлечения знати по случаю свадьбы дофина.
Собираясь в ожидании зрелищ, народ не мог сдержать негодования и роптал.
Банкет прошел в Отель-де-Вилль и сопровождался фейерверками на площади Людовика Пятнадцатого. От искр загорелись какие-то строительные леса, и огонь переметнулся на ближайшие здания. Возникла паника. Пытаясь спастись, люди в страшной давке затаптывали упавших. Около восьмисот человек получили увечья в ту ночь, около двухсот погибло.
При свете наступившего дня люди содрогнулись, глядя на трагические последствия ночного бедствия. Площадь была залита кровью убитых и раненых. Народ глухо роптал, возмущенный расточительством тех, по чьей вине возник пожар и погибли люди.
Пройдет не так уж много лет, и это место будет названо площадью Революции. Как смеют аристократы погрязать в роскоши и разврате, когда народ голодает? Вопрос этот уже взбудоражил умы и души простых французов.
Вокруг мадам дю Барри сплотилась сильная партия противников Шуазеля. Жанна прислушивалась к тому, что внушали ей Ришелье, Айгюлон, Мопеу, аббат Террэ. Через нее эти люди воздействовали на короля.
Король же легко поддавался этому воздействию. К шестидесяти годам у него усилилась тяга к покою. А Жан Батист и его сестра Шон постоянно предостерегали Жанну, что выбора у нее нет: или ей придется покинуть Версаль, или Шуазелю.
Положение Шуазеля день ото дня становилось все более шатким.
Герцог, этот проницательный человек, на сей раз оказался в плену своих сословных предрассудков и упорно отказывался верить в то, что «неведомо чья дочь» может играть сколько-нибудь значительную роль в делах государства. Мадам де Помпадур, хоть и была «буржуазна», но получила хорошее воспитание и образование и знала не меньше, чем многие другие придворные вельможи. Оценив достоинства маркизы, Шуазель в свое время быстро сообразил, что лучше быть на ее стороне, чем против нее. Но он отказывался признать мадам дю Барри особой, заслуживающей его внимания.
На Шуазеля со всех сторон сыпались упреки и обвинения в неудачах Франции в Семилетней войне. Эти упреки и обвинения были большей частью несправедливы, потому что война оказалась для Франции проигранной еще до прихода Шуазеля к реальной власти. Припомнили ему и то, что он израсходовал тридцать миллионов ливров на попытку создать колонию в Гвиане, с каковой целью отправил туда двенадцать тысяч человек из Эльзаса и Лотарингии. Почти все эти потенциальные колонисты, не вынеся условий жизни на новом месте, умерли.
— За что этого Шуазеля считают крупным государственным деятелем? — вопрошали «баррьены». — Неужто Франция без него не обойдется? Давайте трезво оценим то, чего он достиг. Да, спору нет, Шуазель присоединил к Франции Корсику, но, чтобы сделать это, израсходовал огромные суммы из общественных фондов, поступавшие за счет обнищания народа. И никто, конечно, не вспомнил, как сумел Шуазель усилить армию и флот страны.
Чем сильнее становилось влияние мадам дю Барри на короля, тем вернее приближалась опала Шуазеля.
***
Тем временем судьи Ренна потребовали от Айгюлона объяснений, за что он арестовал Генерального прокурора Ла Шалотэ, действовавшего против иезуитов и недовольного тем, как вяло шли дела в Бретани.
В то время каждая французская провинция задавалась вопросом: что происходит со свободой народа? И когда герцог д'Айгюлон попытался силой принудить к повиновению бретонский парламент, парламент Парижа выступил в защиту своих бретонских коллег.
Луи оказался втянутым в конфликт со своими парламентами. Это случилось после того, как Ла Шалотэ обратился к королю с письменной жалобой на д'Айгюлона, отдавшего приказ об аресте Ла Шалотэ. Парламент тогда же выдвинул встречное обвинение против Айгюлона в растрате общественных денег. Д'Айгюлон после этого выдвижения обвинения против него и отказа парламента судить Ла Шалотэ прибыл в Париж искать там защиты и справедливости.
