— Если бы у нас были плотины! Спасительные плотины, от которых они с ненавистью и насмешкой отказались потому, что их предлагал «фельзенекский барон», теперь защищали только владения барона... Замок всегда был в безопасности на своей возвышенности, но парк, обширные сады и все принадлежавшие замку земли в долине без этих плотин неминуемо тоже погибли бы. Они лежали выше села и должны были бы стать первой добычей волн, но старый барон Верденфельс обнес парк на всем его протяжении каменными стенами. Покрытые зеленым дерном и заросшие кустарником, они казались созданными исключительно для украшения садов, а между тем служили отличной защитой от неистовства реки. С шумом, бешено пенясь, ударяли в них волны, бессильные разрушить то, что лежало за их оградой.
Если бы вокруг деревни были хоть те высокие земляные валы, которыми владелец Верденфельса хотел тогда защитить ее от ближайшей опасности! Не составило бы труда укрепить и поддержать уже готовые плотины, но создать их за несколько часов было совершенно невозможно, и тем не менее и это попытались сделать. Были срублены все деревья, оказавшиеся поблизости, прикатили массу камней, натаскали земли, чтобы укрепить хотя бы те части берега, которым угрожала наибольшая опасность. Все было напрасно. Река поглотила то, что должно было защитить от нее, и с ревом требовала новой добычи.
Более двенадцати часов крестьяне мужественно продолжали спасательные работы, но вместе с надеждой исчезали и мужество, и силы, и стало ясно, что гибель деревни неотвратима. Только один человек не мог и не хотел верить в это — пастор Вильмут.
С наступлением опасности он первый появился на месте и не уходил с наиболее уязвимых участков берега. Когда самые сильные мужчины уставали и вынуждены были меняться с товарищами, он один, казалось, не чувствовал усталости, не нуждался в отдыхе. Своим авторитетом он водворил порядок между потерявшими голову людьми и заставил их вести работы по известному плану. Он ободрял, приказывал, если требовалось, и ему повиновались.
Но прежнее благоговейное почтение и послушание исчезли. Крестьяне не понимали своего священника. Он торжественно объявил им, что больше никакого несчастья с ними не случится, если они будут верить в это, а несчастье пришло к ним! «Фельзенекский барон», значит, был прав, когда хотел помочь им, а пастор, не позволивший им принять помощь, стал виновником их гибели...
Вильмут чувствовал этот приговор, хотя громко еще не было произнесено ни слова упрека. Он читал его в мрачных взорах, в грозном молчании мужчин, в громких жалобах крестьян на собственное ослепление, помешавшее получить предохранительные плотины, а пастор лучше всех знал, что весь приход был лишь безвольным орудием в его руках.
«Если рука человека может предотвратить опасность, то тот, кто отталкивает эту руку, бросает вызов Господу Богу, и ты это сделал! «. Эти слова, сказанные когда-то Анной, теперь раздавались в ушах Грегора. Он говорил и действовал с обычным самообладанием, но мертвенная бледность лица и угасший, беззвучный голос выдавали то, что происходило в его душе. Он сеял ветер, а пожинал бурю, и сотни людей, благосостояние которых он сознательно взял на свою ответственность из-за ненависти к одному только человеку, вправе были требовать от него своего спасения.
Священник уже не решался указывать им на небесную защиту, как того требовал его сан, он и сам не смел больше надеяться на эту защиту и чувствовал приближение кары.
В общем смятении появление молодого барона Верденфельса прошло почти незамеченным, и сам он не нашел нужным вмешиваться в дело. Он лишь поговорил со старостой, который с вполне понятной робостью спросил, найдут ли в случае необходимости убежище в замке люди, лишившиеся крова. Пауль от имени дяди ответил утвердительно и тотчас отправил записку в замок к Раймонду, а сам остался, со сжимающимся от боли сердцем следя за бесплодными усилиями верденфельсцев, борющихся со смертельной опасностью.
— Больше ничего нельзя сделать! Нам не справиться с рекой. Пойдем спасать скот да то, что можно унести из имущества, пока наши дома еще стоят. Пойдемте! — сказал Райнер, и, бросив лопату, повернулся, чтобы уйти.
Однако Вильмут загородил ему дорогу.
— Останьтесь! — прерывающимся голосом сказал он, не то приказывая, не то прося. — Мы не должны уступать, не должны жертвовать деревней! Не теряйте мужества, тогда спасение еще может, да и должно свершиться.
Райнер горько усмехнулся.
— Тогда должно свершиться чудо, а пока мы станем ждать чуда, мы совсем пропадем. Смотрите, вот разваливается насыпь, которую мы возвели с таким трудом! Ничто больше не выдерживает!
Он был прав: только что обрушился один из наиболее опасных участков берега, увлекая за собой с неимоверными усилиями воздвигнутую защиту. С грохотом полетели вниз древесные стволы, а тяжелые обломки скал река катила и вертела так, словно это были маленькие камешки.
Вильмут схватил отброшенную Райнером лопату и принялся работать, пытаясь заразить всех своим примером.
— Заделывайте пробоину! — крикнул он вне себя. — Ради Бога, держитесь! Если вода ворвется сюда, деревня погибнет!
— Ну, ваше преподобие, вы-то при этом ничего не потеряете! — с упреком сказал Райнер. — Или правительство, или «фельзенекский барон» выстроят вам новый дом, потому что Вёрденфельс не может остаться без священника. А вот нам они ничего не построят, нам придется самим о себе заботиться. Надо было нам о себе думать, когда он предлагал построить плотину, но тогда мы поверили вам, и теперь приходится раскаиваться!
Это был первый упрек, высказанный вслух по адресу священника, но его было достаточно, чтобы накопившееся в последние часы недовольство вырвалось наружу. Послышались жалобы, упреки, даже угрозы — всеобщее бедствие вмиг уничтожило прежнее послушание и годами сложившееся уважение. Перед лицом смертельной опасности люди произносили приговор, в первый раз призывая к ответу священника, к которому до сих пор питали слепое доверие.
Вильмут сделал последнее усилие, чтобы заставить людей остаться на месте. С проблеском прежней энергии он загородил дорогу колеблющимся, то заклиная, то приказывая, однако напрасно — никто не слушал его слов, к которым прежде относились как к словам оракула. Спеша последовать примеру Райнера, все бросали орудия и уходили, чтобы спасти хоть что-нибудь из своего имущества.
Грегор остался один. Он видел приближающуюся гибель деревни, слышал крики удалявшейся толпы, называвшей его виновником несчастья! У самых его ног шумел поток, набегавший все дальше на полуразрушенный берег и отрывавший от него глыбу за глыбой. А в селе все еще били в набат, на который с ужасом отзывались окрестные деревни.
