— Тила, мы непременно увидим Джеймса…
— Мне все равно, даже если он сгниет там заживо! — Она бросилась в свою комнату.
Условия содержания индейцев в плену были вполне сносными. Капитан Моррисон, попечениям которого вверили пленных, разрешил им свободно передвигаться в пределах форта. Однако пленных было много, а камер мало, поэтому лихорадка стремительно распространялась.
Зато всех кормили. Оцеола послал за своими женами и детьми, кое-кто из воинов последовал его примеру. Дети выглядели безнадежно больными, но с жадностью ели все, что им приносили, Джеймс попросил Джаррета не вмешиваться. Он знал, что брата тяготит бездействие, но предпочитал выждать. В форту ему ничто не угрожало. Джеймс повидал многих военных друзей, и они заверили его, что Уоррен все еще занят в кампании и преисполнен решимости довести войну до конца. Больных индейцев начал посещать доктор Уидон. Он проводил в форту много времени и питал к Джеймсу особый интерес. От него Джеймс узнал, что два солдата из отряда, подвергшегося нападению Выдры, находятся в форте Брук и уже выздоравливают. Эрнандес послал за ними, желая, чтобы они подтвердили непричастность Джеймса к нападению.
Джеймс прислонился к стене камеры форта, когда Дикий Кот сел возле него.
— Белый капитан сказал, что нас с тобой пригласили на торжество в Сент-Августине. Нас доставят туда под конвоем. Полагаю, тебя пригласили потому, что ты иногда бываешь у белых, а на меня просто хотят поглазеть.
Джеймс улыбнулся. Дикий Кот прав: белым интересно взглянуть на индейца, чье имя на устах у всех. Шрамы придавали красивому лицу Дикого Кота особую значительность. Его глаза обладали необычайной притягательностью. Поговаривали, будто Дикий Кот бегает так стремительно, что, преследуемый солдатами, порой останавливается, смеется им в лицо, мчится вперед, исчезает, а потом устраивает им засаду. Он вполне отвечал романтическим представлениям публики о семиноле — «дикаре», а вместе с тем властелине леса.
— Они хотят увидеть меня, — повторил Дикий Кот, — а я — их.
— Друг мой, иди. У меня же нет желания встречаться с ними.
— Бегущий Медведь, ты должен пойти. Сомневаюсь, что меня пустят туда без тебя.
— Дикий Кот, половина этих людей хотят поглазеть на нас.
— Ну и пусть пялятся. Мне они тоже любопытны.
— Дикий Кот…
— Может, твоя женщина будет там. Джеймс замер, сразу же вспомнив, что испытал, когда увидел Типу с Харрингтоном.
Она будет там. Ему удастся поговорить с ней, узнать правду. Но Джеймсу хотелось не разговаривать, а кричать и трясти ее. Мысли о Тиле неотступно преследовали его долгими днями и бессонными ночами. И чем больше он думал, тем сильнее одолевали его сомнения. Она, наверное, заметно округлилась за тот месяц, что Джеймс не видел ее.
Нет, он не ошибся. У него было двое детей, и Джеймс понимал, что женщина не меняется так за несколько недель. Значит, Тила зачала ребенка раньше.
Когда?
Этот вопрос терзал его. Он вспомнил, как однажды спросил ее: «Ты когда-нибудь занималась любовью в воде? И она рассердилась: „Ты же знаешь, Джеймс. Знаешь!“
Но до этого они долго не виделись, не говорили много дней, ночей, недель. В мучительной тишине, в плену, уставившись на стены форта, Джеймс переживал заново все перипетии их отношений.
Тила убежала от Уоррена, спряталась в лесу. Но, вернувшись, покинула семью Джаррета и Джона Харрингтона, хотя и сделала вид, будто помолвлена с ним. Потом Джеймс видел Тилу в разгар боя рядом с Джошуа Брэндейсом и провел с ней ночь. Одну ночь. Наутро он снова ушел, а она уехала с военными. Проводила время с Тайлером и Брэндейсом, в своем кругу, с людьми, уничтожавшими семинолов. Тила жила в форту Деливеренс, шутила с офицерами, танцевала с ними, лечила их.
Пока он не встретил ее и не спас. И черт возьми, она не сказала ему о ребенке! И даже не попыталась увидеть его здесь.
Может, она решила и в самом деле связать свою жизнь с Харрингтоном? А что, если у нее есть на это причины? Может, между ними произошло нечто большее, чем фиктивная помолвка? Но вдруг это не Харрингтон, а кто-то другой? Например, Джошуа Брэндейс, доктор, так восхвалявший Тилу?
Теперь, когда он здесь, девушка явно отвернулась от него. Может, потому, что имя Джеймса запятнано? Или потому, что он метис. Девушка видела, как вели его в форт — пленного семинола, отступника, изгоя.
Будь она проклята!
Ему необходимо увидеть Тилу, поговорить с ней! Пора положить конец постоянным мучениям!
— Ладно, я пойду, — сказал он Дикому Коту. Тот улыбнулся:
— Думаю, нас хорошо накормят. Буду вспоминать об этом, когда снова начну воевать.
Джеймс сомневался, что у Дикого Кота появится такая возможность, но ничего не сказал ему. Однако тот, видимо, угадал его мысли.
— Я сын короля Филиппа, вождь микасуки. Моя мать — сестра Миканопи, вождя отряда апачуа. Я рожден вождем, Джеймс. Иногда Оцеола насмехался надо мной, считая себя самым лучшим вождем, приводившим нас к победам и славе. Он говорил, что мне удаются нападения на небольшие отряды, тогда как он воюет с генералами. Вот увидишь: мое время почти пришло. Я не останусь в плену, клянусь тебе.
— Надеюсь ты прав.
— Беги со мной!
— Я пришел сюда, чтобы быть с Оцеолой.
— Похвально. — Дикий Кот усмехнулся. — Но в какой-то момент тебе придется бежать. — С этими словами он отошел.
Чуть позже доктор Уидон попросил Джеймса пройтись с ним. Это был еще не старый человек, среднего роста, весьма спокойный. Его привлекательная жена и дети иногда приходили в форт, но с тех пор, как вспыхнула эпидемия кори, дети не появлялись.
— Оцеола очень болен, — сказал Уидон.
— Знаю.
— Я не могу помочь ему. Он позволяет лечить себя только шаманам.
Джеймс пожал плечами:
— Он доверяет им.
— Оцеола — интересный человек. На редкость интересный. У него необычные движения, речь, голос, чувство юмора. Однако цивилизация не затронула Оцеолу. Таким, как он, бесполезно давать образование. Впрочем, я глубоко симпатизирую ему.
Джеймс пристально посмотрел на доктора.
— Странно, сэр. У меня были большие возможности получить образование. В детстве я не хотел учиться, но, оглядываясь назад, не припоминаю ни одного напрасно потраченного мгновения.
— Вы, сэр, наполовину белый и жили в цивилизованной среде. Это совсем иное дело.
— Кстати, в жилах Оцеолы, Билли Пауэлла, как многие зовут его, тоже течет кровь белых.
— Вы — иное дело, — твердо повторил доктор. — Но прошу вас, если вы имеете на него какое-то влияние, сделайте так, чтобы я мог осмотреть и полечить его.
Джеймс кивнул. Ему следовало радоваться, что Уидон симпатизирует «дикарю». Однако его охватило возмущение при мысли о том, что добрый доктор считает себя более достойным и образованным человеком лишь из-за цвета своей кожи.
