— Сомневаюсь. Другой попытался бы сначала разобраться в происходящем. Возможно, вызвал соперника на дуэль… Джентльмен, воспитанный человек никогда не выходит из себя. И тем более никогда не позволит себе избить до полусмерти человека, даже не выяснив, в чем дело.
— Возможно. Но зато ты извлек урок из случившегося, так ведь? И больше это никогда не повторится.
— Не знаю… — начал он.
— Я знаю, — оборвала его Кэтрин, — совершенно точно, что ты не животное и не зверь.
На губах его промелькнула тень улыбки, и он тыльной стороной ладони погладил Кэтрин по подбородку:
— Как отважно ты бросаешься защищать меня, даже когда моя вина неоспорима. — Эван снова вздохнул. — Впрочем, быть может, ты и права. И я не такой уж зверь, каким меня пыталась выставить Генриетта.
Отбросив прядку с ее лица, Эван заговорил более серьезным тоном.
— До чего же ты не похожа на нее. Ни в чем. Ни в малейшей степени. Хотя ты так же богата, как и она. Но Генриетта всегда была такая… Прическа — волосок к волоску… Ни слова лишнего, ни за что не вспылит… Воплощенное совершенство…
— Да, не то, что я, — с завистью в голосе проговорит ла Кэтрин. — Я определенно далека от совершенства.
— Слава Богу!
Она бросила на него удивленный взгляд.
— Совершенство уместно, когда речь идет о фарфоровой статуэтке, — пояснил Эван, — а не о человеке, с которым собираешься прожить жизнь. Оно не способно поддерживать огонь чувства в сердце человека. А со временем способно не просто наскучить, но и стать совершенно невыносимым.
Подавшись вперед, он пристально посмотрел в глаза Кэтрин:
— А ты, моя дорогая, непредсказуема. Ты таишь столько неожиданного. Ты такая горячая. Я бы не променял тебя и на тысячу Генриетт. — Но, прежде чем Кэтрин успела порадоваться услышанному, он жестко добавил: — Во всяком случае, именно в этом причина, почему, как я полагал, я не имею права жениться. Меня ужасало, что может произойти, если… если я потеряю власть над собой и ударю женщину, которая мне дорога. Я так опасался этого, что решил лучше вообще не заводить семью.
— Ты уже выходил из себя, когда обнаружил сосуд. И хотя ты произвел кое-какие разрушения в моем кабинете, меня ты все же и пальцем не тронул… — Она придвинулась к Эвану и положила руки ему на колени. — Хотя повод для этого у тебя был, и еще какой.
— Я знаю. Все это я себе уже говорил сам, — тоскливо сказал Эван. — Но… Боже, Кэтрин! Ты не представляешь, как я мгновенно могу выйти из себя… и каким опасным становлюсь тогда. Мне страшно, что я способен поднять руку на свою жену. — Он снова посмотрел на нее. —Особенно сейчас, когда я нашел ту, на которой хотел бы жениться…
Сердце перевернулось в груди Кэтрин. Она отлично поняла смысл его последних слов. Но не имела права слушать его признание. Стать женой Эвана — это было бы блаженством… Пока проклятие не сделает свое страшное дело и он не умрет у нее на руках.
Кэтрин быстро поднялась на ноги и отвернулась, пытаясь скрыть свое смятение. Разве он забыл о проклятье? Ну, конечно. Ведь он не верит в него, поэтому оно ничего для него не значит. И если она поощрит Эвана, он сумеет и ее убедить, будто оно ничего не значит.
Но это не так. Она всем своим существом верила в реальность проклятия. И выйти замуж за Эвана, не вернув сосуда, она не могла. Видеть его смерть и знать, что он погиб по ее вине?.. Нет, она не вынесет этого!
Не вынесет, потому что любит Эвана. Стон сорвался с ее губ. Да, любит — каждой клеточкой души и тела. Ее нежная дружба с Вилли померкла в сравнении с тем чувством, которое она питала к Эвану. И если смерть Вилли потрясла ее, то смерть Эвана разобьет ее сердце навеки.
Значит, есть только один-единственный выход. Отказать ему. Без каких бы то ни было объяснений, без попыток смягчить отказ. Он должен понять, что этому никогда не бывать. И не стоит повторять тех же ошибок, которые она совершила с Дейвидом. Никаких уверток. Но как решиться на такое? Эван прервал затянувшееся молчание. — Кэтрин, не сомневаюсь, что я не подарок. И, кроме своего желания усердно трудиться, я ничего не могу предложить своей жене. — Голос его упал до шепота. — И все же я хочу попробовать. Я…
Тут раздался стук. Они одновременно повернули головы. И Кэтрин, не медля ни секунды, бросилась к двери, благословляя Бога за негаданную помощь.
Но Эван чуть не выругался. Он уже был готов произнести заветные слова, объяснить, что он чувствует, когда какой-то идиот так не вовремя помешал им.
— Оставьте меня, я отдыхаю! — крикнул он.
Но это не возымело никакого действия. Дверь отворилась, и на пороге появилась леди Джулиана.
— Ну и хорошо, что отдыхаешь. Приехала твоя сестра…
Она осеклась, увидев, что он сидит в кресле, а Кэтрин стоит на полпути между ним и дверью.
— Прошу прощения. Я не знала, что ты не один.
— Я принесла Эвану поднос с едой, — сказала Кэтрин, словно оправдывалась.
Эван изо всех сил пытался не хмуриться, и ему это давалось не без труда. Кэтрин внезапно словно отдалилась от него. Оставалось только надеяться, что это не из-за того, что она услышала. Его мучило желание довести разговор до конца. Узнать, как она ответит, если он предложит ей выйти за него замуж.
Леди Джулиана глянула на поднос и вскинула брови.
— Судя по всему, аппетит к тебе еще не вернулся. Я позвоню, чтобы слуги унесли это обратно.
— Если вы только прикоснетесь к этому подносу, я откушу руку, — проворчал Эван. — Я попросил принести еду и намерен ее съесть до последней крошки.
— Он здесь? — услышал Эван знакомый голос.
На него сразу нахлынуло теплое чувство. Мэри! Его милая Мэри! Как, оказывается, сильно он соскучился по ней.
Слезы засверкали в карих глазах сестры, и она, радостно вскрикнув, бросилась к нему:
— О, Эван!… Ты… Ты… Уже…
— Да он уже почти вернулся в свое обычное состояние, — не дала ей продолжить леди Джулиана. — Распоряжается всеми и хмур как грозовая туча.
Мэри вытерла слезы, и ее розовощекое лицо расплылось в улыбке.
— Главное, что он пришел в себя. Пусть распоряжается мной сколько хочет.
— Как я рад тебя видеть, — прошептал Эван, и глаза его затуманились.
Хотя он виделся с сестрой всего неделю назад, с тех пор произошло так много событий. И теперь Эван относился к своим родственникам гораздо теплее, чем раньше. Несмотря на протесты сразу трех женщин, поднявшись с кресла, он заключил сестру в объятия и крепко прижал к себе.
Мэри тоже порывисто обняла его, хотя Эван все же заметил, как она старается не потревожить его больную руку:
— Мой милый мальчик! — прошептала она. — Ты не представляешь, как у меня полегчало на душе теперь, когда тебе лучше. И ты даже встал с постели. — Чуть-чуть отодвинувшись от него, она добавила: — А я-то боялась, что уже не свижусь с тобой на этом свете. И вот ты стоишь как ни в чем не бывало, словно это и не в тебя стреляли!
