– Преступление, – добавила она, – которое, как он полагает, совершили вы.
Прошло одно короткое мгновение, равное удару сердца, прежде чем смысл ее слов дошел до него.
– Что?! – разнесся по всему коридору его яростный рев.
Даже Элис не могла отрицать того, что его потрясение выглядело неподдельным. Или же он просто был искусным актером? Она почувствовала пульсирующую боль в голове.
– Лукас не говорил мне ни слова о своих подозрениях, – продолжала она, – но он даже не пытается помочь себе только потому, что хочет оградить вас.
– В жизни не слышал ничего более нелепого!
– В самом деле? – переспросила она многозначительным тоном.
– Что здесь происходит?
Обернувшись, они увидели стоявшую в дверном проеме Эммелин. От внимания Элис не ускользнула внезапная перемена в лице Брэдфорда. Теперь на нем отражались глубокое волнение и даже грусть. Но уже спустя мгновение оно снова превратилось в застывшую маску гнева.
– Занимайся лучше своим делом, мать.
– Для меня нет более важного дела, чем благополучие моего сына. – Эммелин перевела взгляд на Элис: – У меня нет сомнений, что вы здесь для того, чтобы убедить этого упрямца свидетельствовать в суде в пользу Лукаса, и я благодарна вам за это. Кроме того, я без труда могу догадаться, что все ваши усилия ни к чему не привели. Сейчас уже половина девятого, а в девять вам нужно быть в суде. Почему бы вам не отправиться туда немедленно? Я бы хотела поговорить с мистером Хоторном с глазу на глаз.
Элис ничего не оставалось, как удалиться. Гастингс проводил ее до к двери, сокрушенно качая головой.
– Вряд ли она чего-нибудь сумеет добиться от такого непроходимого упрямца.
– Но она, по крайней мере, попытается.
Эммелин почувствовала, как в горле у нее от волнения встал комок. Возвращение в дом, который они с мужем когда-то вместе построили для своей растущей семьи, вызвало к жизни целый поток воспоминаний. Она любила этот дом, любила своих мальчиков, свои обычные повседневные занятия. Однако ей неприятно было вспоминать, как они с Брэдфордом расстались. Горечь переполнила ее сердце при виде изящных колонн и полов из лучшего мрамора. Именно такой дом хотел сейчас подарить ей Лукас. Поймет ли он когда-нибудь, что она любила свою прежнюю жизнь, и всякий раз, стоило ей увидеть Хоторн-Хаус или любой другой дом, похожий на него, это служило для нее лишним напоминанием об ее утрате? Однако прошлое могло вернуться лишь при условии, что они с Брэдфордом сумеют возродить те чувства, которые связывали их в самом начале совместной жизни. А этому не суждено случиться. Брэдфорд Хоторн твердо придерживался своих привычек и не собирался менять их ради кого бы то ни было, тем более ради женщины.
– Я так и знал, что ты вернешься.
– Ты ошибаешься, Брэдфорд.
Лицо его омрачилось, и тут только Эммелин заметила, что ее муж нездоров. Он казался старым, утомленным жизнью человеком, как о том и говорила Элис в суде, и в первый раз Эммелин поняла, что от прежнего энергичного и порывистого юноши не осталось и следа. Эта мысль поразила ее. Брэдфорд Хоторн всегда представлял собой силу, с которой приходилось считаться, воплощение мужественности и властности. Теперь же, в рубашке без рукавов, свитере и мешковатых, плохо выглаженных брюках, он скорее напоминал дедушку, которым и являлся на самом деле. Очевидно, процесс, связанный с сыном, явился для старшего Хоторна суровым испытанием.
– Я пришла, чтобы поговорить с тобой, – добавила Эммелин.
– Нам не о чем говорить, – проворчал в ответ Брэдфорд и, отвернувшись, зашагал прочь.
Эммелин последовала за ним, переступив порог застекленной террасы. За время ее непродолжительного отсутствия дом успел заметно измениться. Хотя в нем по-прежнему царили безукоризненная чистота и порядок, отсутствие некоторых мелочей бросалось в глаза – например, свежих цветов и музыки. Терраса тоже выглядела иначе, чем обычно. Вместо ее корзины с клубками и крючком повсюду были разбросаны груды газет. Гастингс, поравнявшись с ней, произнес:
– Я хотел здесь прибраться, однако он не позволяет никому из слуг, не исключая и меня, даже приближаться к этой комнате. – Дворецкий неловко переминался с ноги на ногу. – Надеюсь, вы не сочтете мои слова излишней бесцеремонностью, если я скажу, что мистеру Хоторну очень вас не хватает.
Эммелин в ответ только добродушно усмехнулась.
– Я говорю это совершенно серьезно, – настаивал Гастингс. – Полагаю, это единственная комната во всем доме, которая напоминает ему о вас.
Она не поверила ему ни на секунду.
– Вы очень добры, Гастингс, и я искренне признательна вам за заботу. Однако в данный момент меня куда больше заботит судьба сына.
Лицо Гастингса прорезали морщины грусти.
– Возможно, я и стар, – фыркнул Брэдфорд, бросив на них взгляд через плечо, – однако у меня еще есть уши. Если вам обоим хочется посплетничать где-нибудь в сторонке, я вам не помеха, но только, пожалуйста, не стойте у меня над душой.
Гастингс покраснел и поспешно покинул террасу.
– По-моему, твое замечание было совершенно неуместным, – укорила его Эммелин.
– Ну ладно, ладно. Зачем ты здесь?
– Я хочу, чтобы ты выступил в суде в пользу Лукаса.
– Черта с два!
Подойдя к огромному креслу с обивкой, украшенной цветочным орнаментом, он опустился в него и положил ноги в домашних тапочках на стоявшую рядом оттоманку, даже не предложив ей сесть, словно не имел ни малейшего понятия о хороших манерах. Эммелин знала, что этим своим поступком он намеренно старался ее оскорбить. Однако оскорбления не задевали и не заботили ее сейчас. Она сделала еще несколько шагов в глубь комнаты, переступая через груды газет на полу, и едва не поскользнулась, задев ногой раскрытый номер «Бостон глоб» за минувший понедельник.
– Я не предлагал тебе войти, – презрительно фыркнул Брэдфорд.
– Нравится это кому-либо из нас или нет, но это все еще мой дом.
– Нет, мой!
– Если ты помнишь, он был оплачен моими деньгами. Лицо Брэдфорда залил густой румянец.
– Но я пришла сюда не для того, чтобы с тобой спорить. Я хочу поговорить о нашем сыне. Он нуждается в тебе.
– Он не нуждается во мне! И никогда не нуждался!
Эммелин вздохнула, уселась на мягкую оттоманку напротив него и слегка подалась вперед.
– Было время, когда он выбегал тебе навстречу с распростертыми объятиями и следовал за тобой повсюду, куда бы ты ни пошел. Он подражал тебе во всем – в манерах, даже в одежде.
Воспоминания овладели ею, унося назад в прошлое. Еще ни разу с тех пор, когда ее сыновья были еще мальчиками, она не чувствовала столько нежности в груди.
