— Но почему? — воскликнула Катрин, чуть не плача. Сильные пальцы Эрменгарды впивались ей в плечи, причиняя боль. Но она не чувствовала в себе злости на нее, потому что знала, что под суровой внешностью бургундки скрывалось доброе и нежное сердце.
— Потому что мужчине, собирающемуся сражаться за свою жизнь, не до женских слез. Слезы могут лишь подорвать его мужество и сломить решимость. Арно де Монсальви знает, что вы — любовница герцога. Эта мысль заставит его сражаться только лучше и сильнее. Если он останется в живых, будет достаточно времени, чтобы завоевать его сердце и предаться сладким мгновениям любви.
Катрин высвободилась и взволнованно посмотрела на свою суровую подругу.
— А если он погибнет? Что, если его завтра убьют?
— В этом случае! сердито закричала Эрменгарда. — В этом случае тебе останется вести себя как сильной духом женщине и показать, что несмотря на свое низкое происхождение, ты действительно достойна своего теперешнего ранга. Ты можешь выбрать самоубийство, если не побоишься Господа, или похоронить себя живьем в каком-нибудь женском монастыре со всеми теми, чьи сердца безнадежно разбиты. Все, что ты можешь сделать для этого человека, которого так любишь, Катрин де Брази, — это упасть рядом со мной на колени и молиться, молиться Господу нашему Иисусу и Святой Деве Марии, чтобы он остался живым.
Турнирное поле находилось за городскими стенами на обширной равнине, ограниченной с самой длинной стороны рекою Скарп. Деревянные трибуны для зрителей были обращены лицом к реке. Они состояли из двух галерей по обе стороны большой ложи, предназначенной для герцога с сестрами и их гостей. Два огромных шатра, предназначавшиеся для соперников и охранявшиеся вооруженной охраной, были установлены с обоих концов длинной арены, вокруг которой, уже собиралась толпа. Когда Катрин с Эрменгардой дошли до арены, Катрин быстро огляделась. Взгляд ее безразлично пробежал по темно-красному шелку шатра, над которым трепетало знамя Бастарда с его гербом — стоящий на задних лапах лев был пересечен чер —
Ной полосой, означающей незаконнорожденное происхождение. Шатер Бастарда окружали люди из личной охраны Филиппа в черно-серебряных латах. Но большие фиалковые глаза впились в другой шатер, вокруг которого стояли шотландцы коннетабля в серебряных доспехах и с белыми перьями цапли на шлемах. Катрин незачем было смотреть на серебряный щит с черным ястребом в середине герба, висящий над входом в шатер: ее любящее сердце и так угадало присутствие Арно за этими стенами из тонкого шелка голубого цвета — цвета Франции. Каждая частица ее существа стремилась к нему. Внутренняя борьба в ней стала еще болезненнее, когда она представила, какое ужасающее одиночество должен был испытать человек, готовящийся встретить смерть. У шатра Вандома царила суета, и рыцари и пажи все время входили и выходили из него непрерывным, цветастым, болтливым ручейком. На противоположной стороне голубые занавеси шатра Арно не шевелились, единственный человек, который вошел в его шатер, был священник.
— Если бы я не знал, что молодой сорвиголова находится там, — произнес, как было модно — в нос, чей-то голос позади Катрин, — я бы подумал, что шатер пуст.
Эрменгарда, которая подняла немалую суматоху, выбирая подушечку для сидения, подходящую для ее объемов, тоже оглянулась. Они увидели молодого человека двадцати семи — двадцати восьми лет. Он был худой, светловолосый и элегантный и казался человеком недалекого ума. Он был, несомненно, красив, но, по мнению Катрин, слишком уж уверовал в это сам. Эрменгарда нашла его замечания оскорбительными и, не теряя времени, заявила: «Держи свои глупые замечания при себе, Сан-Реми. Молодой Монсальви не таков, чтобы сбежать…»
Жан де Сан-Реми ответил ей дерзкой улыбкой и затем бесцеремонно перелез через спинку сиденья, на котором устраивались дамы, и сел рядом с ними.
— Я знаю это лучше, чем вы, госпожа Эрменгарда, я ведь был при Азенкуре и имел возможность видеть изумительные подвиги, которые он продемонстрировал там, а ему к тому времени было около шестнадцати лет. Клянусь смертью Господней, у него сердце льва! Он действовал своим изогнутым мечом в том побоище так же легко и искусно, как крестьянин косой на пшеничном поле. Во всяком случае, если говорить честно, то единственная причина, заставившая меня говорить так, это желание втянуть вас в беседу. Я хочу, чтобы меня представили этой удивительно красивой даме, которой, я издали любовался в течение последних трех дней.
Улыбка, которую он послал Катрин, была настолько ослепительна, что она простила его бесцеремонность. Точнее, она уже простила его в тот момент, когда услышала теплые слова в адрес Арно. Внезапно молодой человек в своем великолепном зеленом дублете, так обильно отделанном золотыми галунами, что походил на пшеничное поле под порывами ветра, показался ей намного более привлекательным и менее похожим на ожившую фигурку со страниц украшенного миниатюрами молитвенника.
На его голове красовалась причудливая шляпа, не похожая ни на одну из тех, что можно было видеть на других Зрителях — маленький ток, с небрежной элегантностью отделанный длинным пером.
Эрменгарда рассмеялась.
— Почему ты сразу не начал с этого вместо того, чтобы ходить вокруг да около! Ты видишь перед собой, дорогая Катрин, мессира Жана Лефевра де Сан-Реми из Абервиля. Тайный советник монсеньора герцога, большой эксперт в вопросах гербовых щитов, девизов, геральдических фигур и прочего, а также бесспорный arbiter elegan-tiarum нашего двора. Что касается вас, мой дорогой друг, то вы теперь можете познакомиться с госпожой Катрин де Брази, женой нашего государственного казначея и фрейлиной вдовствующей герцогини.
Сан-Реми в восхищении поклонился Катрин, при этом его опытный глаз быстро пробежал по всем деталям ее платья и головного убора.
— Глядя на вас, нельзя не прийти в восторг! — воскликнул он. — Что может быть более элегантным, чем удивительный контраст между нарочитой простотой вашего платья и этими восхитительными аметистами! С момента моего появления здесь, я только на вас одну и смотрю, и, если вы позволите мне так выразиться, я просто в упоении! Да, это то самое слово, — в упоении!
В этот день на Катрин был гарнитур из аметистов и жемчуга, подаренный ей Гарэном в день их помолвки. Чтобы великолепные камни оставались в центре внимания, она надела белое атласное платье самого простого покроя. Роскошный атлас, отливающий лиловым в тенях, был настолько мягок, что облегал ее фигуру до самых бедер словно смоченный водой. Головной убор из того же атласа покрывали тонкие кружева, которые словно дымкой скрывали ее обнаженные плечи. Она оделась с особой тщательностью и какой-то лихорадочной поспешностью. Ей хотелось выглядеть особенно красивой сегодня, когда Арно рискует жизнью. Важно, чтобы он увидел ее и смог отличить среди других.
