— Один из ваших солдат попытался ее на прошлой неделе прибить, но только ранил в ногу, и ей удалось убежать. И теперь никто не знает, где она. Она совсем дикая, милорд, и страсть какая огромная.
— Хорошо, уговорил. Прежде чем лечь, я закрою ставни.
— И правильно сделаете, милорд. Спокойной вам ночи.
Как только слуга ушел. Генри снова высунулся наружу, вглядываясь в темноту и ничего не видя. Он чувствовал непомерную усталость и был совершенно сломлен. Плечо чертовски болело, но сильнее болело сердце. Почему Розамунда покинула его, не оставив ему даже записки? Или это все козни Бланш, вознамерившейся избавиться от своей соперницы. Мысль об этом была просто непереносима… Он не испытывал ни малейшей радости от того, что в замок припожаловала Бланш, хотя она хотела скрасить ему возвращение в пустой дом. Уж конечно она совершила такой подвиг не без корысти, хотя пыталась уверить его в обратном, не забыв, однако, упомянуть, что приехала сюда по первому же зову Хоука, а ведь только-только встала с постели после болезни.
— Розамунда, любовь моя, — простонал он в пустынную ночь, — вернись ко мне.
А вдруг теперь, когда сэр Исмей умер, она решила, что больше никому ничем не обязана? У Генри от ужаса свело живот. Может, она вернулась в Виттон? Или в Лэнгли Гаттон? Как бы то ни было, теперь все тамошние земли и имения принадлежат ей. От этого внезапно свалившегося на нее богатства у бедной крестьяночки вполне могла закружиться голова. Но Генри твердо знал, что она любит его. Ну не могла она просто так уехать, ни весточки ему не оставив. Надо завтра срочно послать кого-то в Лэнгли Гаттон и в Виттон, — возможно, там подскажут, где искать ее, несравненную леди Розамунду.
Затворив ставни, Генри долго не мог уснуть. Он привык засыпать, глядя в окно на звездное небо, слушая колыбельную ветра и ощущая запах дождя или нагретой земли. Черт бы их всех подрал! Придумали еще какую-то дикую кошку! Плевать, он все равно откроет ставни.
Он со злостью распахнул обе створки и снова улегся, положив под бок нож. Если эта кошка прыгнет на кровать, он тут же ее прикончит.
Однако сон все не шел, и он принялся перебирать в памяти события минувшего дня, очень странный выдался денек. Он вдруг припомнил, как Бланш пожаловалась ему, что поранила ногу. Его охватил холодный ужас — Генри торопливо перекрестился. О Господи, похоже, он ничем не лучше своей дворни. Генри знал, что местные жители не раз божились, будто леди Помрой ведьма и умеет оборачиваться кошкой. Чтоб их всех… Ну ничего, главное — ему надо хорошенько сегодня выспаться. А завтра уж он постарается разобраться во всем, что тут творится.
Генри задул свечу, и его одолела лютая тоска по Розамунде, он все бы отдал, лишь бы услышать ее шепот, почувствовать аромат ее волос и тепло упругих грудей. Мучительную тоску перебила вдруг внезапная мысль: откуда она могла узнать, что сэр Исмей умер? Ведь он еще никому не успел рассказать о гибели тестя… Уезжая из замка, она и про то. что была битва, едва ли знала… Стало быть, ее повлекло в путь вовсе не получение наследства, как пытается внушить ему Бланш. Остается одна причина: она разлюбила его и ушла. Да, но зачем тогда она взяла с собою его солдат? Когда сбегают от мужа, обычно не пользуются услугами его людей.
Он с силой ударил кулаком по подушке, которая казалась ему жесткой, словно мешок с камнями. Он перевернулся на живот, надеясь, что в этом положении, наконец, уснет. Завтра он докопается до истины. Он должен во всем разобраться…
С луга донесся теплый ветерок, Розамунда с наслаждением потянулась, вслушиваясь в щебет птиц, — она прилегла отдохнуть на солнечной полянке. Насколько здешний март теплее, чем в Йоркшире. Сколько тут рощиц да сочных лугов, коровам чистое раздолье, вон они пасутся на травке, все в белых да черных пятнах. Яблони в садах уже успели набрать бутоны. Небось, сидра тут пьют вволю…
Такая была кругом красота, что сердце Розамунды еще сильнее заныло от привычной теперь тоски. А тосковала она о другом крае, с суровыми ветрами, с резкими криками чаек и кроншнепов, а сильнее всего тосковала о Генри. Северные просторы были теперь ее домом, ведь домом человек считает то место, где он оставил сердце. Генри, наверное, извелся, гадая, куда она подевалась. А она никак не могла довериться Хоуку, сказать ему, куда именно собралась. А теперь поди знай, что там леди Бланш с Хоуком наплели про нее Генри, какой грязью замарали ее честное имя. Как же ей хотелось увидеть Генри, услышать, что он по-прежнему ее любит!
Земля просыпалась после долгой зимней спячки, чтобы начать новую жизнь. А жизнь самой Розамунды была кончена — в тот самый зимний промозглый вечер, когда судьба занесла ее в чеширскую гостиницу. Она давно сбилась со счета, пытаясь вычислить, сколько дней держит ее Стивен при себе и своей банде, разъезжая по дорогам вдоль и поперек. Иногда его солдаты нападали на небольшие отряды ланкастерпев и после непродолжительной борьбы забирали у них все мало-мальски ценное, Вместе со Стивеном и его подчиненными кочевало еще несколько женщин. Розамунда завела некое подобие дружбы с Нелл, бывшей своей охранницей. Стивен не спускал с Розамунды глаз, все время держал ее при себе. О бегстве не стоило даже и помышлять.
Поначалу, как только наступала ночь, Розамунду трясло от страха: она ждала, что к ней явится Стивен и попытается ею овладеть. Однако ничего подобного не происходило, и Розамунда была благодарна ему хоть за это. Стивен держался с крайним почтением и угрожал расправой всякому, кто только посмеет до нее дотронуться, неустанно напоминая своим молодцам о судьбе Ходжа. Он оградил Розамунду от домогательств, но одновременно обрек ее на полное одиночество. Иногда ей хотелось просто выть от тоски.
До нее дошли разговоры о каком-то жестоком сражении, случившемся недавно в соседних землях, за одним из холмов. Там вроде бы много людей полегло. Розамунде оставалось только горячо молиться и надеяться, что ее Генри остался жив. Однажды к их повозкам подошел священник и даже провел молебен среди превратившихся в разбойников солдат. Розамунда попыталась было объяснить ему, что ее похитили, но, взглянув на ее оборванное платье и давно не мытое лицо, святой отец тут же отвернулся, полагая, что она попросту не в своем уме.
Сейчас их обоз остановился на привал, все разлеглись подремать на мягкой травке да на солнышке. Несколько раз Розамунда тайком пыталась встать, но Стивен тут же открывал глаза, непонятно как чувствуя каждое ее движение. На ночь ей связывали руки и ноги, это ее даже уже не гневило — она свыклась со своим положением. Она — пленница.
Немного погодя Стивен подошел к ней и протянул краюху хлеба, смазанную гусиным жиром.
