Был жаркий весенний день. Облака, которые ветер пригнал с гор, не заглушали палящего солнца. Ночью прошел дождь, и теперь на блестящих чайных листьях дрожали изумрудные капли. Тяньцзин отломил почку с верхней части кустарника и, растерев между пальцами, понюхал ее. Ян блаженно улыбался, залюбовавшись беззаботно порхающими над кустами бабочками. За прошедшую зиму мальчик сильно вытянулся и выглядел слишком рослым для своих двенадцати лет. Только вчера мать заметила, что единственные штаны стали ему коротки и, повздыхав, поручила Мире Деви купить в деревне ткань на новые.
Яну было совестно. Он знал, что меньше чем через подгода у них с Эмили появится младший братик или сестренка. В последнее время мама чувствовала себя не очень хорошо, и Ян предпочел бы не нагружать ее лишней работой.
Бабочки полетели в направлении дворцовой стены. Там, по склону холма, поднималась Мира Деви в голубой курте и красных штанах. Концы легкой дупатты, полностью покрывающей ее седую голову, развевались, как знамя. Мира Деви торопилась. Она споткнулась, потом упала, поднялась снова, придерживая ушибленный бок, и голос, которым она позвала Ситару, заставил Яна вздрогнуть от ужаса. Не обращая внимания на удивленную физиономию китайца, мальчик стремглав понесся к дому.
На кухне Мира Деви, задыхаясь от волнения, что-то говорила матери. Ситара, бледная как смерть, стояла у плиты с поварешкой в руке. Под ее ногами в луже супа валялась разбитая глиняная миска. Эмили испуганно жалась к стене, прижимая к груди сшитую Мирой Деви тряпичную куклу. Страх сжал горло маленького Яна, прежде чем он успел понять, что произошло.
– Раджпуты в городе… вас ищут… – повторяла Мира Деви на кангри.
Хотя Ян и был на четыре года старше своей сестры, понимал он немногим больше ее. Именно поэтому их обоих отправили в специально оборудованную для детей комнату и велели ждать. За стеной шумели взрослые. Родители, дядя Мохан, Мира Деви со своим мужем, работавшим с Тяньцзином в саду, и сам Тяньцзин о чем-то громко спорили. Однако, как ни вслушивался Ян в жуткую смесь хиндустани, кангри и английского, он так и не смог разобрать, в чем дело. Прижавшись друг к другу, дети сидели на кровати, на которой обычно спали, на вышитых руками Миры Деви подушках, и Эмили насквозь промочила слезами рубашку брата. Наконец за стеной раздался стук, словно кто-то грохнул кулаком по столу.
– Но куда… черт возьми? – в отчаянии закричал по-английски отец.
А потом все стихло, и это молчание напугало Яна больше, чем возбужденные голоса взрослых. Выдержав паузу, они снова заговорили, на этот раз нерешительно и робко. Мальчика словно парализовал страх, какого он не испытывал никогда в жизни. Он знал, что скоро случится нечто, что изменит все. Тем временем Эмили успокоилась, ее дыхание стало глубже, и она уснула под растерянное бормотание брата, утешавшего скорее себя, чем ее. Ян гладил светло-каштановые волосы сестры, с надеждой глядя на дверь. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы в спальню вошел кто-нибудь из взрослых и, взяв его за руку, сказал бы, что все в порядке, что ничего страшного не случилось. Но о детях словно забыли.
Время остановилось. Хотя прошло всего несколько минут или даже секунд, прежде чем невразумительный гомон сменился членораздельными фразами: предложениями, окриками, приказами, вскоре распространившимися по всему дому. А потом голоса снова смешались с топотом, шарканьем, треском, раздался испуганный крик матери и успокаивающий лепет Миры Деви. Где-то во дворе заржали лошади. На какое-то время они напомнили Яну о солнечном весеннем дне по ту сторону стены и ароматных кустах чая.
Мальчик вздрогнул, когда дверь распахнулась и на пороге появился дядя Мохан.
– Большой сюрприз! Сейчас мы все отправляемся в путешествие!
Дядя изо всх сил делал радостное лицо, но выходило неубедительно. Встретив тревожный взгляд мальчика, Мохан понял, что тот ему не верит, и стыдливо опустил глаза. Потом осторожно взял на руки спящую Эмили и вышел во двор. Ян с бьющимся сердцем последовал за ним.
За порогом его ослепило яркое солнце, и Ян несколько раз моргнул, прежде чем различил в его лучах четырех оседланных и груженных узлами и ящиками лошадей. На одной с угрюмым видом восседал муж Миры Деви, поводья другой держал отец Яна с не менее мрачным выражением лица. Заметив, что поклажи немного, мальчик несколько успокоился. Однако когда увидел, с каким лицом Мира Деви обнимает его мать, замер, охваченный новым приступом страха.
Они собирались вскочить в седла, когда Мира Деви подошла к Мохану и дрожащей рукой благословила спящую на его руках Эмили. А потом прижала к груди Яна, да так крепко, что у того заболели кости. Мальчик, как оглушенный, в последний раз вдохнул исходящий от нее запах земли и соли, такой знакомый ему с первых лет жизни. Заметив краем глаза кивок отца, Ян вскочил в седло. Уинстон тут же оказался рядом. Потом, подобрав курту, поднялась на лошадь Ситара. Когда она вытерла мокрые от слез щеки, губы ее сжались в озлобленной гримасе, и это напугало маленького Яна еще больше. Лошади неторопливо тронулись с места.
Ян оглянулся на удаляющийся дворец раджпутов. Мира Деви беспрерывно плакала, утирая лицо концом дупатты. Тяньцзин кончиками пальцев тер под очками глаза. Ян понял, что это прощание навсегда.
Он вздрогнул, когда Мохан взял его за локоть. На руках у дяди по-прежнему спала Эмили. Глаза индуса блестели, как два полированных камня.
– Никогда не смотри назад, – хрипло прошептал он. – Никогда.
Вскоре за ними сомкнулась дремучая лесная чаща. Муж Миры Деви повел их потайными тропами, известными лишь немногим местным жителям, не говоря уже о чужаках. В зарослях мелькали скалистые утесы, журчали переполненные талой и дождевой водой ручьи и речки. Это был неприветливый ландшафт, столь отличный от ласковой солнечной долины.
До самого хребта Шивалик беглецы ехали и днем, и ночью, лишь изредка давая лошадям короткие передышки. Внезапно узкая каменистая тропа под ногами пошла вниз, расширяясь где-то посредине спуска. В этом месте муж Миры Деви остановил лошадь и оглянулся на своих спутников. К нему тотчас подъехал Мохан. Некоторое время мужчины о чем-то переговаривались, а потом дядя кивнул. Муж Миры Деви вытащил из-за пазухи какой-то небольшой предмет и протянул Мохану. Тот спрятал вещицу, дружески хлопнул мужа Миры Деви по плечу и, не оглядываясь, поехал дальше, оставив своего спутника на дороге. Остальные лошади двинулись следом, хрустя галькой по круто уходящей вниз тропе, которая вскоре снова сузилась, так что кони едва могли передвигаться по ней гуськом. Ян чувствовал направленный ему в спину тревожный взгляд мужа Миры Деви.
