— Да, да, тетя Кэти.
— А еще мы ходили в Квинс. Квинс потом разбомбили… Еще не было сигнала тревоги, Бриджит?
— Не было, тетя Кэти, успокойся. — Бриджит встала со своего стула у изголовья кровати и, приподняв голову Кэти, поправила подушки. — Сегодня не будут бомбить, так что можешь не волноваться. Ну, а теперь спи.
— Так сегодня не будут бомбить?
— Думаю, что не будут. Спи.
— Если начнут бомбить, вы с Кэтрин идите в подвал.
— Да, тетя Кэти, мы обязательно пойдем в подвал. Не волнуйся.
Успокоив старуху, Бриджит снова опустилась на свой стул. Теперь кровать Кэти стояла возле камина в гостиной — с началом войны ее пришлось переместить вниз. Бриджит взяла ручку и занялась проверкой тетрадей. Через некоторое время она снова посмотрела на Кэти — та уже спала крепким сном. В последнее время тетя Кэти начинала впадать в маразм. Временами она еще мыслила ясно, но по большей части ее ум блуждал в бессвязных воспоминаниях прошлого. Сейчас был июнь 1944 года. Если Кэти доживет до октября, ей исполнится сто лет.
Бриджит медленно покачала головой, глядя на худое сморщенное лицо на подушке. Она надеялась, что сама она не доживет до ста. Ей было всего тридцать четыре года, но она чувствовала себя уставшей, вымотанной и старой. Годы прошли незаметно и не принесли ничего хорошего — она устала жить, потому что жизнь была лишена для нее всякого смысла. Отвернувшись от кровати, она посмотрела в окно. Долгие летние сумерки постепенно сгущались, скоро стемнеет и надо будет опустить светомаскировочные шторы. Она ненавидела светомаскировочные шторы.
Встав со стула, она подошла к окну и выглянула в сад. Там больше не было роз, не было цветочных клумб и декоративного кустарника. Некогда цветущий сад превратился в огород: теперь на месте кустарника росла капуста и картофель, а там, где раньше были розовые кусты, красовались грядки салата, моркови, редиса и пастернака. А в теплице возле задней стены двора, где раньше выращивались цветы, теперь зрели помидоры. Все это представляло собой грустное зрелище. Но Бриджит сейчас мало интересовал сад — она думала о Питере.
Питер уже в четвертый раз уходил в морской конвой. За это время было потоплено огромное количество судов, но Питер всегда возвращался целым и невредимым. Он говорил, что это Бог оберегает его. Бриджит подобное заключение казалось смешным: если Бог в самом деле способен уберечь кого-то во время войны, то почему же Он не уберег все те суда, что потонули под бомбежкой, едва выйдя в море, почему не уберег всех тех солдат, которые погибли, не успев даже выстрелить в противника? Или Всевышний сосредоточил все свое внимание на судне Питера и у Него не было времени для других?
Конечно, она не должна так думать, — она была рада, что Питер уцелел, неважно, с Божьей ли помощью или по чистой случайности. Сейчас он пробыл на море два дня. Она не знала его маршрута и не знала, когда он вернется. Но до его возвращения наверняка пройдут долгие недели, если не месяцы.
Мать сказала ей вчера: «Хорошо, что у вас с Питером нет детей. Ребенок был бы только лишним беспокойством в военное время. Ты уже я так достаточно тревожишься о детях в школе». Бриджит горько усмехнулась. Она бы никогда не подумала, что ее мать способна сказать такую глупость. Ребенок придал бы смысл ее существованию. Война когда-то закончится, тревоги пройдут, а ее жизнь будет все так же пуста. С годами она все острее и острее ощущала эту пустоту. Желание иметь ребенка жило в ней, как непрекращающаяся боль, как какая-то хроническая болезнь. Иногда боль становилась невыносимой и распирала ее изнутри, в такие минуты ей казалось, что все ее тело распухает, только живот оставался все таким же плоским и бесплодным. Бесплодным… Она знала, что бесплодие — не ее вина.
Когда она думала об этом, она ненавидела Питера, ненавидела их всех — отца, мать, тетю Кэти. В такие минуты ее боль прорывалась наружу и изливалась в слезах досады и злости. Быть замужем за мужчиной, которого не любишь и который к тому же неспособен даровать тебе радость материнства!.. Нет, нет, она не должна ненавидеть Питера. Питер был так заботлив с ней, он так любил ее. Если уж на то пошло, она должна ненавидеть только себя за то, что тогда, восемь лет назад, позволила им всем распорядиться собой, не нашла в себе сил воспротивиться их воле. Боже, как же горько она сожалела об этом! И как сильно она желала, чтобы ее мужем был не Питер, а… а тот единственный мужчина, которого она любила.
Она знала, что не должна так думать, что эти мысли греховны. Но с годами подобные мысли возникали у нее все чаще и чаще. Именно поэтому она уже давно перестала ходить на исповедь: она никогда не смогла бы признаться в этих мыслях священнику. У замужней женщины не должно быть таких мыслей… Странно, но она вовсе не ощущала себя замужней женщиной. За все эти восемь лет она так и не смогла осознать себя женой Питера. У нее было такое ощущение, будто Питер вовсе ей не муж, а абсолютно чужой человек, с которым она в силу каких-то глупых обстоятельств живет под одной крышей и спит в одной постели. А она все еще была незамужней девушкой, — нет, скорее не девушкой, а старой девой, она уже слишком стара для того, чтобы назвать себя девушкой. Бриджит чувствовала, что она намного старше своих тридцати четырех лет. За последние годы она успела так состариться, что теперь душа у нее была, наверное, как у древней старухи.
Бриджит отвернулась от окна и медленно прошла по комнате. Бедный Питер, как он там? Она искренне надеялась, что с ним ничего не случится, хоть и не испытывала настоящей тревоги за него. А вот за мать и за отца она тревожилась. Скорее бы они вернулись! Кэтрин должна вернуться с почты, где она теперь работала, часа через два, а Том пробудет на дежурстве до половины десятого.
Она остановилась возле маленького столика, заваленного ученическими тетрадями. Надо бы закончить их проверять, но сейчас у нее не было никакого желания этим заниматься. Поймав свое отражение в зеркале над камином, она заметила, что выглядит очень усталой. Она провела обеими руками по волосам, приглаживая короткие пряди. Волосы отросли, и стрижка потеряла форму, надо завтра сходить к парикмахеру… Впрочем, к чему? Ей было все равно, какая у нее прическа и вообще как она выглядит. Тем лучше, потому что сегодня она выглядела просто ужасно. Поморщившись, Бриджит отвернулась от зеркала.
Пока тетя Кэти спит, она пойдет на кухню и приготовит себе чашку какао, а потом опустит светомаскировочные шторы. Ей бы очень хотелось принять сейчас ванну, но придется дождаться матери. Тетю Кэти нельзя оставлять одну — если начнется бомбежка, кто-то должен быть рядом с ней. Ладно, она отложит ванну до вечера. А вдруг объявят тревогу, как раз когда она будет в ванне?.. Что ж, в таком случае ей очень сильно не повезет, если бомба попадет в их дом. Хотя какая разница, умрет она в ванне или где-то в другом месте?
