— Она едва соединена с землей, — наконец сказала Малеке. — Я буду молиться за нее и за тебя.
Вскоре после рассвета я набросила на себя чадор, пичех и пробежала почти всю дорогу до Большого базара. Овец уже зарезали и разделывали. Толпа денежных покупателей шумела возле туш, свисавших с крюков и выложенных на прилавках. От вида мяса с прожилками рот наполнился слюной, и я подумала, сколько сил свежее баранье жаркое принесло бы моей матушке. Может, кто-нибудь подаст милостыню. Я расстелила платок и начала просить.
Я видела маленького мальчика-посыльного, без сомнения из богатого дома, заказавшего больше мяса, чем он мог унести, в то время как рядом с ним женщина в грязном чадоре свирепо торговалась за ножки и кости. Мужчина постарше закупал почки; это напомнило мне отца, который любил кебаб из почек и искусно жарил их на огне. В суматохе никто не обращал внимания на меня.
Время шло, а я не могла ждать. Я бросилась наземь и закричала, обращаясь к прохожим, напоминая им о дарах Бога и о том, что ими надо делиться с другими. Люди смотрели на меня с любопытством, но мой порыв не смягчил их сердец. Раздавленная тревогой за матушку, я оставила свое место и отправилась искать на мясном базаре того толстяка с узловатыми пальцами. Я нашла его — одного в лавке, разрубающего баранью ногу. Брюхо его выпирало под бледно-голубой рубахой, забрызганной кровью, а чалма была в длинных красных мазках.
— Чем могу служить? — спросил он.
Я пошаркала ногами.
— Это я, та, у гробницы Джафара, — пробормотала я.
Мясник ухмыльнулся и сказал:
— Позволь мне дать тебе немного мяса.
Он протянул мне палочку только что зажаренного кебаба. Густой запах мяса, усыпанного грубой солью, победил мой сопротивление. Подняв пичех, я вцепилась в капающее мясо. Прохожие оглядывались, удивленные тем, что закрытая женщина обнажила свое лицо, но я была слишком голодна, чтобы обращать внимание.
— А-ах, чудное и мягкое, — сказал он.
Я ела кебаб молча, сок стекал по моему подбородку.
— А теперь мне позволено увидеть твои хорошенькие губки.
Я не ответила. Когда я доела, то сказала умоляющим голосом:
— Мне нужна еда для матери, она больна.
Мясник рассмеялся, живот заходил ходуном под одеждой.
— Хорошо, а заплатить ты можешь?
— Пожалуйста, — сказала я. — Бог вознаградит вас на следующей неделе баранами пожирнее.
Он обвел рукой вокруг себя.
— Тут нищие в каждой части базара, — сказал он. — Кто накормит их все£?
«Урод», — подумала я. Я повернулась и побрела прочь, хотя это было чистое притворство.
— Подожди! — окликнул он меня. Схватив острый нож, мясник располосовал ляжку до самой кости. Он нарубил мясо кусками величиной с мою ладонь и швырнул их в глиняную миску.
— Разве ты не хочешь? — спросил он, протягивая ее мне.
Я благодарно потянулась к ней.
— Благодарю тебя за щедрость! — сказала я.
Он отдернул миску, прежде чем я смогла дотронуться до нее.
— Все, чего я прошу, — часик после последнего призыва к молитве, — шепнул он.
Губы его сложились в такую плотоядную усмешку, что он явно думал приманить меня, как пчелу к маку. Меня затошнило от мысли, что я лежу под его толстым животом и чувствую на себе его огромные ладони.
— Я хочу больше, чем это, — высокомерно сказала я, словно привыкла к таким грязным сделкам. — Много больше.
Мясник снова расхохотался, потому что ему показалось, что теперь он меня понял. Он схватил ляжку и отрезал вдвое больше. Швырнув баранину в миску, он толкнул ее ко мне. Я схватила ее обеими руками.
— Когда?
— Не на этой неделе, — ответила я. — Когда моей матушке станет лучше.
— Тогда неделя, и мы в сигэ! — шепотом сказал он. — И даже не думай спрятаться в городе. Где бы ты ни жила, я тебя найду.
Я взяла миску, вздрагивая от отвращения.
— И мне понадобится еще мясо через несколько дней, — сказала я, стараясь выдержать свою роль.
— Как пожелаешь, — ответил он.
— Тогда через неделю, — сказала я, стараясь выглядеть кокетливой. За спиной я услышала сальный смешок мясника.
Я донесла мясо до рядов знахарей и выторговала на часть его лучшее лекарство от лихорадки, какое только нашлось. Потом я понеслась домой проведать матушку. Когда я прибежала, она слабо произнесла мое имя, и я возблагодарила Аллаха за еще один подаренный ей день. Я дала ей воды и осторожно влила ложку снадобья ей в рот.
Мясо еще оставалось, поэтому я обменяла кусок на зерно и рис для семьи Катайун. Я сделала много мяса с овощами — если хранить его ночью на холоде, можно растянуть на несколько дней — и еще крепкий мясной бульон для матушки.
Наша трапеза в этот вечер поражала воображение. Малеке, Давуд и их сыновья уже год не пробовали баранины. Давуд просидел весь ужин, чего прежде не было. Матушка была слишком больна, чтобы есть мясо, но выпила бульона и приняла еще лекарства.
— Где ты взяла это мясо? — спросила Малеке.
— Благотворительность, — ответила я, потому что не хотела говорить правду.
Богатые часто жертвуют баранину, чтобы исполнить назр, но они никогда не предлагают такие замечательные куски. Не будь матушка так больна, она заподозрила бы неладное в моем ответе.
Я помолилась, благодаря Господа за еду, и попросила Его прощения за обещание, которое дала мяснику. У меня не было никакого намерения видеть его снова. Я решила теперь обходить мясные ряды по широкой дуге.
Несколько вечеров я разогревала еду и кормила семейство. Мальчики ели столько, сколько им давали, и так быстро, как могли; Малеке и Давуд ели медленно и благодарно, тогда как матушка едва касалась губами супа.
Когда тушеное мясо почти закончилось, во дворе появился маленький грязный мальчик и спросил меня. Он поманил меня наружу и сунул мне большую миску свежего блестящего мяса. Испуганная, я отшатнулась.
— Ты что, не рада? — спросил он. — Оно же от мясника.
— А, — сказала я, стараясь вести себя так, словно ждала этого.
— Мясник ожидает твоего визита, — сказал мальчишка. — После вечернего призыва к молитве.
Даже в детских глазах я могла видеть презрение и отвращение к той, которой он меня считал. Как ты нашел меня? — спросила я дрожащим голосом.
— Легко, — ответил он. — Я тогда пошел за тобой до самого дома.
Я схватила мясо и вежливо попрощалась. Дома я переложила мясо в котел и приготовила новую еду. Когда матушка спросила, откуда мясо, я ответила чистую правду:
— От мясника.
Я не знала, что мне делать. Если прятаться от мясника, он может заявиться в дом Малеке и унизить меня перед всеми. Тогда нас снова назовут опозоренными и вышвырнут на улицу. Я вспомнила хорошенького юного музыканта и то, как он скатился до лохмотьев и попрошайничества. Мясо скворчало, и я чувствовала, как меня покрывает испарина, однако жар очага не был тому причиной.
