Кейт подвинул кресло, сел рядом, взял ее руку и переплел пальцы.
— Ночь — это время демонов, но и время самой сладкой любви.
Слово «любовь» замерцало в воздухе как запретный плод. Нет, она так много не требует. Их награда и без того будет роскошной.
— Сумерки — мирное время, — сказала Пруденс.
— Если только ты не мелкое создание, пытающееся спрятаться от совы.
Пруденс предостерегающе посмотрела на Кейта.
Он поцеловал кончики ее пальцев.
— Не могу представить, что женился бы на ком-то другом, а не на тебе.
— И я тоже, но если бы ты женился на Невидимке, Вертушке или Нескладехе, то со временем мог бы полюбить свою избранницу.
Пруденс коснулась запретной темы, но Кейт, похоже, этого не заметил.
— Возможно, но я знаю достаточно семей, где супруги едва терпят друг друга. Не как мы.
Кейт по очереди целовал ее пальцы там, где они сплетались с его. Пруденс поднесла их сплетенные руки к губам, чтобы повторить нежное прикосновение, наслаждаясь его запахом, чуть грубоватой кожей, мягкие волоски на которой щекотали ей губы.
— Если бы не ты, я бы, наверное, женился на одной из них, — сказал Кейт, — или на какой-нибудь другой кандидатке из списка. Меня заставляли исполнить долг.
— Вместо этого ты женился на мне и принес в Кейнингз пандемониум.
Кейт чуть прикусывал ее палец.
— Избежав ада пострашнее. Сомневаюсь, что был бы мирным мужем, если бы меня довели до бешенства.
— А ты уверен, что я не доведу тебя до бешенства? — дерзко спросила Пруденс.
— Только в самом лучшем смысле. Идем в постель, женушка.
Возле кровати Кейт снял с нее халат.
— Леди в чопорной ночной рубашке… Как очаровательно! Но придется с ней расстаться. Ты позволишь?
У Пруденс сердце пустилось вскачь, а во рту пересохло.
Кейт медленно расстегнул шесть пуговок, его пальцы задевали ее тело. Потом раздвинул ткань, поцеловал ее грудь и взял в рот сосок. Пруденс охватила дрожь.
— Разве это не восхитительно? — пробормотал он. — И никакого риска забеременеть.
Халат распахнулся у него на груди. Поддавшись искушению, Пруденс положила руку туда, где под горячей кожей твердели мускулы. Пока Кейт переключился на другую ее грудь, она поглаживала и исследовала его.
— Сегодня между нами нет барьеров, — сказала она.
— Есть. Барьеры наших намерений, но, как я говорил, и барьеры могут добавить удовольствия.
Кейт спустил с ее плеч ночную рубашку и потянул ниже, пока она не скатилась к ногам Пруденс, оставив ее нагой. Пруденс машинально прикрылась руками. Кейт мягко поймал их и развел в стороны.
— Ты прекрасна, моя воинственная королева.
— Агриппина, — напомнила Пруденс, и он рассмеялся.
Кейт сбросил халат и стоял, позволяя ей разглядывать его. Повязок уже не осталось, но Пруденс видела его раны, старые и свежие. И все равно Кейт был совершенен.
Пруденс притянула его к себе, в объятая еще более восхитительные, чем прежде, сердце к сердцу, нежные и пылкие. Глаза Кейта сияли от восторга, он с улыбкой поднял ее и понес в кровать.
— Я помню, как ты нес меня наверх в доме Толлбриджа.
Это меня волновало и пугало.
— Пугало?
— Потому что ты такой сильный.
— Я и теперь тебя пугаю?
Пруденс понимала, что нужно ответить «нет», но сказала правду:
— Ты мужчина. Я к ним все еще не привыкла. Особенно к таким, как ты.
— К таким, как я?
Кейт положил ее на постель и обошел кровать.
— Как ты, — повторила Пруденс, впитывая все детали его великолепного тела. — Но я вижу преимущества. Если бы ты подошел ближе, я бы привыкла быстрее.
Кейт рассмеялся и лег, не потрудившись прикрыться.
— Привыкайте как пожелаете, миледи.
Пруденс так и сделала, касаясь и исследуя, доставляя удовольствие себе и надеясь, что и ему это приятно.
Кейт не двигался, потом его рука скользнула между ее бедер, палец исследовал средоточие ее женского естества.
Пруденс испуганно замерла, потом выдохнула:
— О!
— О! — с улыбкой повторил он и потянулся губами к ее соску.
Это нежная игра вызывала такой вихрь ощущений, или рука Кейта внизу, или то и другое?
— Сдавайся, любимая.
— Любимая?
— Конечно.
— Ты мог бы сказать это раньше, — пожаловалась Пруденс и стукнула его, как тогда, когда он признался, что он граф.
Но Кейт только рассмеялся и прикосновениями и поцелуями довел ее до исступления.
Его пальцы скользнули глубже, подменяя мужское естество и погружая Пруденс в океан безумной жажды. Она стонала, потом закричала. Волна наслаждения накрыла ее, унося смятение и оставив жаркое трепещущее удовлетворение.
— Ох! Вот это да!
— Я знал, что ты будешь страстной, любовь моя, — улыбнулся, целуя ее, Кейт.
— Я?
— Ты. Есть и будешь. Всегда.
— Скажи это снова.
— Всегда?
— Что любишь меня. Или мне это примерещилось?
— Я люблю тебя. Ты это знаешь.
— Ты никогда этого не говорил.
— Не может быть, я должен был это сделать.
— Нет.
— Ты тоже мне этого не говорила, — заметил он.
— Я очень стеснительная.
— Может быть, я тоже стеснялся.
Пруденс со смехом стукнула его. Кейт поймал ее руку и поцеловал ладонь.
— Я люблю тебя. Обожаю. Ты лучший из мужчин.
Кейт улыбнулся почти смущенно.
— Да, Кейт, ты такой. В глубине души я знала это с самого начала. Вот почему я впустила тебя в свой дом и подтвердила твою историю в церкви. Я всегда знала, что ты прекрасный человек.
— И я знал, что ты моя единственная женщина…
Они целовались, гладя друг друга и смеясь, и Пруденс заметила, что он снова отвердел.
— Ты доставил мне наслаждение, а как насчет тебя?
— О, здесь постель нечистая. — Кейт подвинулся на ее сторону. — Мы можем перейти в твою. А утром будет ванна.
— Кто первый?
— Мы оба. Пока ждем, мы можем поиграть во многие игры — в постели, в ванне, в лодке, даже на качелях. А когда ожидание кончится, моя дорогая страстная женушка, в нашем раю, в нашем доме я намерен получать все возможные удовольствия во все наши дни, пока смерть не разлучит нас.
Дословно — перспективное место.
Псалом 136. 57
У. Шекспир, «Гамлет» (акт I, сцена 2), пер. М. Лозинского.
Джулия Августа Агриппина (15–59 гг.), сестра Калигулы, последняя жена Клавдия, мать Нерона.
