Он поймал ее за руки и усадил на траву. Она подчинилась ему, все еще насмешливо на него глядя, и села, скрестив ноги.
— Вопрос слишком серьезный, моя Сарита. Что ты желаешь теперь делать? — она нахмурилась, почувствовав его серьезность.
— Я иду с тобой. Ты должен вернуться в Альгамбру, и я иду с тобой. — Ее глаза были полны решимости. — Ты ведь не отошлешь меня снова, Абул?
— Я не отважусь больше на это, — сказал он. — Теперь, когда я знаю, что происходит, когда дело попадает в твои руки, моя милая, я не собираюсь тебя отпускать.
— Вчера ты сердился из-за этого, а теперь смеешься, — сказала Сарита в полной растерянности.
— Ты был прав, когда говорил, что я не понимаю твоего народа и не должна пытаться вмешиваться в события. Урок был горьким, но он многому меня научил, и я могу понять твой гнев, но прошу тебя надо мной не смеяться.
— Ах, дорогая, я и не собираюсь, — Абул почувствовал угрызения совести и притянул ее к себе.
— И не думай, что я не понимаю того, что тебе пришлось вынести.
— Но теперь все это в прошлом, — сказала она.
— Давай покончим с этим и обсудим наше будущее.
— Давай, — согласился он, — и я хочу знать, как ты хотела бы устроить это будущее.
— Ты должен вернуться в Альгамбру, Абул. Мы должны смириться с этим. Ты и так надолго уехал оттуда… и за это я должна винить саму себя.
— Мы не вернемся в Альгамбру, — тихо сказал Абул. Он долго думал над тем, как лучше сообщить ей о том, какую цену пришлось заплатить ему за ее освобождение, и, не придумав ничего, решил пустить разговор на самотек.
— Почему? — по тому, как она задала этот вопрос, Абул понял, что она уже угадала его ответ.
Он легонько шлепнул ее по губам.
— В жизни человека есть много дорог, Сарита. И я не желаю до конца своей жизни идти по одной и той же, так что я решил изменить направление.
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Так ты выменял меня на Гранаду.
Он рассмеялся и ущипнул ее за нос, стараясь показать ей, что достаточно легко относится к этому.
— Как оказалось, Гранада стоит души человека.
Много ли вещей, созданных руками человека, могут похвастаться тем же самым?
— Нет, Абул, я не верю в это… я не могу… я не могла бы жить, если бы думала…
— Тише, глупышка! Или ты думаешь, что без халифата я — ничто? Это было бы серьезным оскорблением, Сарита.
Она снова посмотрела вверх, туда, где высились пики гор и подумала об орле, которому подрезали крылья. Мука переполняла ее.
— Не притворяйся, Абул. Ты знаешь, что ты — это Гранада, а Гранада — это ты. Вы неразрывны друг с другом.
— Ты говоришь глупости, которые еще и оскорбительны, — прервал ее Абул, — ты отнимаешь у меня право на мои собственные приоритеты, право на выбор пути, по которому мне следует идти дальше, однако я сделаю его сам и этот выбор не будет иметь ничего общего с выбором, который сделали бы люди, не видящие дальше своего носа.
Сарита вздрогнула; она почувствовала в нем нешуточный гнев. Абул был самым независимым мужчиной из тех, кого она когда-либо встречала. Он редко действовал не обдумав как следует последствий и, сделав что-либо, не тратил времени на пустые сожаления о содеянном. Так что, если он решил променять халифат на нее, то ей следует с радостью и благодарностью принять это.
Мысли сменяли одна другую, и она лихорадочно пыталась найти нужные слова, чтобы исправить свою ошибку. В конце концов, она решила, что будет лучше, если она воздержится от извинений и вообще от каких-либо объяснений, поскольку они могут увести ее туда, откуда ей будет еще труднее выбираться.
— И что ты хочешь теперь делать, Абул?
— Есть несколько возможностей, — сказал он легко, как будто до этого они не ссорились. — Если хочешь, мы можем построить здесь хижину и наслаждаться жизнью вдали от света.
— Держать коз, — захлопала в ладоши Сарита, — коз и цыплят. У нас тут достаточно воды, а вокруг растут оливковые деревья и, возможно, мы могли бы выращивать…
— Зимой тут будет довольно холодно, — серьезно сказал Абул.
— Да, наверно. На зимние месяцы племя всегда спускалось в низины.
— Мы можем жить и жизнью бродяг, если тебе этого хочется, — сказал Абул.
— Мне кажется, что двоим будет трудно жить жизнью такого рода. Она требует какого-то сообщества.
— Ну, может быть, тебе захочется поехать в…
Почему-то подобная мысль не приходила в голову Сарите. Оставить полуостров… порвать все ниточки, связывающие ее с Испанией… с родиной, в людьми ее расы… Она вздохнула.
— Да, но что ждет нас там?
— Поместье моей матери, оно находится у моря.
Оливковые и апельсиновые рощи, сосны, дом из белого мрамора с террасами, выходящими на море, сады с хибискусом и олеандрами.
— И все это твое?
— Я унаследовал его, — улыбнулся он. — Моя мать умерла десять лет назад, и я постоянно приезжал туда, но я никогда не жил там, хотя, будучи мальчишкой, проводил там много времени.
— Никогда не жил там? — Это казалось ей необычайно важным.
Неужели они могут найти место, не населенное призраками прошлого?
Абул покачал головой:
— Никогда.
— Но там есть гарем?
— Гарем, моя милая, не может существовать без женщин, живущих в нем.
— Но ведь это то место, в котором они содержатся отдельно от мужчин.
Он покачал головой:
— Необязательно. Он не может существовать без женщин.
— Но ведь там, в… у тебя будут жены?
— Только одна, или ты разрешишь мне иметь еще? — он уже открыто смеялся над ней, и, заразившись его смехом, она рассмеялась сама.
— Нет, дорогая, никаких женщин. Ты будешь только моей, а я — только твоим.
Хотя они и смеялись, но никто из них не сомневался в серьезности сказанного.
— Мы будем жить на моей земле по твоим законам, и у нас будут дети, которые смогут понять законы и твоего, и моего народа, — он взял ее за подбородок. — Ты родишь мне детей, Сарита?
Она сжала кисти его рук:
— Я рожу тебе детей.
Абул прислонился к скале:
— Ну что ж, в таком случае, у меня есть только одна проблема.
— Какая же? — она уловила его озорство.
— Я должен как-то искоренить в тебе любовь к опасностям, милая.
Она отступила назад, готовая, если понадобиться тут же вскочить.
— Ты хочешь подавить ее, мой господин Абул?
И она просунула руку между его ног, но как только он начал поддаваться ласке, отпрыгнула от него и запрыгала вокруг него.
Абул вскочил и побежал за ней. И так они мчались вверх по холму — волосы ее развевались и мелькали голые пятки. Наконец, он поймал ее за Щиколотку, и они, смеясь, упали на землю.
— Ты действительно находишь в этих провокациях какую-то особую прелесть? — заявил Абул и закрыл ее уста своими, и задрал ей юбку.
