Он подоспел к ним в тот момент, когда убийца перевалился через перила и полетел в реку. Его плащ черным крылом развевался у него за спиной. Отец Эмиль в изнеможении прислонился к перилам. От пережитого ужаса его лицо было серым и мокрым от пота.
Дрожа всем телом, Дэниел подхватил Лорелею на руки. Подбежал Сильвейн.
— Я пытался добраться до нее, — выдохнул он. — Проклятие!
Дэниел понимал, что должен был чувствовать парень. Ни одного из них не было рядом, когда жизни Лорелеи угрожала опасность.
Парижане, привыкшие к подобным сценам со времен Террора, столпились у перил моста, ожидая, всплывет ли тело убийцы.
Лорелея вырвалась из рук Дэниела, глянула на темную воду и бросилась к канонику.
— С вами все в порядке?
На мгновение в глазах отца Эмиля сверкнула ненависть, но он взял себя в руки и перекрестился.
— С божьего благословения. Со мной все в порядке.
— Кто это был?
— Какой-нибудь бандит. Город так и кишит ими.
Дэниел спросил у отца Эмиля:
— Где вы научились так драться?
— Жизненная необходимость. Париж был моим домом до того, как я ушел в приют.
Дэниел шагнул к Лорелее, но она отпрянула. Ее застывшее, как маска, лицо испугало его. Дэниел почувствовал, как на него надвигается что-то темное и зловещее.
— Лорелея, — произнес он. — Что…
— Оставь меня в покое, Дэниел. Ты и я…
Раздался топот копыт и гневные окрики. Прибыли жандармы. Толпа зевак мгновенно поредела. Дэниел отвечал на вопросы, едва понимая, о чем его спрашивают. Многочисленные свидетели заверяли жандармов, что монах столкнул убийцу в реку, защищая себя и свою спутницу.
Все внимание Дэниела было обращено на Лорелею, которая стояла в стороне и смотрела на него затравленным взглядом. Что-то погасло в ее душе, исчезла радость в глазах.
«Она считает меня ответственным за это нападение?» — с беспокойством раздумывал он.
«Она просто напугана, — уговаривал себя Дэниел. — Поэтому и возникло такое отчуждение между нами».
По дороге в Тюильри Лорелея не произнесла ни слова. Во дворце она отослала Грету с каким-то поручением, стремясь поскорее остаться с Дэниелом наедине. Он ждал. Лорелея резко, так, что взметнулись рассыпанные по плечам локоны, повернулась к нему. Ее глаза сверкали от ярости, и Дэниел понял, что его жену беспокоят гораздо более важные проблемы, чем недавнее нападение на мосту.
В изящно убранной комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только тихим тиканьем часов на каминной полочке. Мрачные предчувствия, словно тисками, сдавили сердце Дэниела. Он ощущал под ногами мягкий ковер. Аромат свежесрезанных роз, которые украшали низкий столик, щекотал его ноздри. Только несколько шагов отделяли его от Лорелеи, но стена холодного отчуждения была воздвигнута между ними. Дэниел с тревогой смотрел на бледное, закаменевшее лицо своей жены.
— Ты сегодня встречалась с Жозефиной, — заметил он.
— Да.
— Ты консультировала ее по просьбе Бонапарта?
— Да.
— Но вы еще обсуждали и другие дела. — Действительно, обсуждали.
Ее односложные ответы и холодный взгляд подтвердили все опасения Дэниела.
— Что тебе сказала Жозефина? — заставил себя спросить он.
Лорелея вцепилась руками в ткань платья.
— То, что мне должны были сказать уже очень давно.
Он мысленно ушел в прошлое, вспоминая ложь и полуправду, которые говорил ей за эти месяцы. Так много всего. Чертовски много.
— Расскажи мне, Лорелея.
В ее глазах было столько душевной боли, что Дэниел невольно отвел взгляд.
— И ты все это время знал правду обо мне, не так ли?
— О Боже!
Своим признанием Жозефина решила отравить их совместную с Лорелеей жизнь, а возможно, и разрушить ее. Очень эффективный способ. Он подошел к буфету и налил бокал вина.
— Значит, она все рассказала тебе, сучка. И как много она тебе наговорила? — зло усмехнувшись, спросил Дэниел. «Все? Даже истинную цель моего прихода в приют прошлой весной», — с тоской подумал он.
— Ты не смеешь оскорблять ее, — гневно крикнула Лорелея. — Она единственная, кто поддержал меня, когда я едва не умерла от стыда и горя, узнав, что я — внебрачная дочь Людовика XVI.
Он глубоко вздохнул, испытывая огромную горечь.
— Я собирался все рассказать тебе. Но никогда не подворачивалось подходящего момента…
— Ох! Для тебя и не могло его быть. Ты пришел в приют с целью соблазнить меня, чтобы я вышла за тебя замуж.
Значит, Жозефина не сказала ей всей правды; вероятно, не хотела выдавать себя.
— Бонапарт по твоей просьбе поженил нас, — возразил он.
— Тогда зачем ты пришел в приют? Скажи, зачем?
При мысли о новой лжи ему стало дурно. Но и правды он не мог ей сказать. Отвернувшись, Дэниел заметил на стойке у двери свежий выпуск «Монитора». На первой странице помещалось сообщение, что сегодня вечером устраивается бал в честь триумфального возвращения Бонапарта в Париж.
— У меня были политические причины, — ответил он. — Будь проклята Жозефина.
— Можешь ругать ее сколько захочешь, Дэниел, но я благодарна ей за то, что она без утайки рассказала мне все. Это моя жизнь, Дэниел, и я не могу отворачиваться от правды.
— Не надо наделять ее столькими добродетелями, — проговорил он, повернувшись к ней лицом. — Ее целью было опозорить тебя.
— Опозорить или нет, но я имею право узнать, кто мой отец.
Дэниел посмотрел на ее расстроенное лицо.
— А тебе не приходило в голову, Лорелея, что правду скрывали от тебя из хороших побуждений? Признание твоей подлинной личности грозило бы тебе большой опасностью. Наверняка ты понимаешь это.
— О, прекрати. Ты получил то, что хотел — жену, в жилах которой течет королевская кровь. Без сомнения, ты хотел использовать это в своих корыстных интересах.
— Сейчас республиканское правление, — напомнил он ей. — Какая мне польза от твоей королевской крови? — Поставив свой бокал, он подошел к ней и обнял за плечи: — Ты можешь вспомнить хоть один случай, когда я пытался шантажировать тебя? Хоть раз я использовал для достижения своих целей твою принадлежность к королевскому двору?
Лорелея с сомнением посмотрела на мужа. Но вновь ее лицо стало суровым, и она вырвалась из его рук.
— Нет. Но вот еще что. Я совсем не вижу тебя в Париже. Куда ты ходишь каждый день?
— Мои встречи касаются Жана Мьюрона. Это все, что я могу сказать тебе, Лорелея.
— Опять тайны? — с горечью произнесла она, отвернувшись к окну и глядя на улицу через слегка развевающиеся занавески. — Как ты, должно быть, смеялся надо мной, когда притворился, что потерял память.
