У Келла после всего пережитого оказалось не намного больше сил, чем у нее: на берегу он тяжело опустился на колени и долго не поднимался. Быть может, он молился за больную, исковерканную душу своего брата, которого он не смог спасти.
Рейвен в нерешительности остановилась у дверей библиотеки в доме, куда несколько часов назад они вошли с Келлом в сопровождении слуг. Она и Келл уже переоделись, их накормили. Кисти ее рук, кровоточащие от впившихся в них веревок, были смазаны йодом и перевязаны бинтами. Но ни она, ни он еще не пришли в себя после случившегося.
Когда Рейвен все-таки открыла дверь, Келл неподвижно стоял у окна. От его фигуры веяло такой печалью, такой тоской и одиночеством, что на ее глаза снова навернулись слезы. Была ли в них скорбь об утонувшем, лежащем сейчас на дне озера? Пожалуй, нет. То были слезы о его старшем брате — таком печальном, согнувшемся под тяжестью своей вины. Но она не может с ним согласиться: любой человек не всемогущ. Каждый должен пытаться помочь себе сам. А Шон считал, что брат обязан делать за него все. Впрочем, к счастью, не все: убивал он сам…
Келл медленно повернулся от окна… Боже! Она содрогнулась: как она была слепа! Ведь она любит этого человека, которого только что чуть не потеряла навеки — он мог бы уже лежать рядом с братом на илистом дне…
— Ты в порядке? — спросил он глухим, безжизненным голосом.
— Да, — солгала она.
— Я сожалею, что позволил ему причинить тебе столько боли. Винюсь, что обещал защищать вас и обманул обоих.
В его голосе была какая-то безнадежность, покорность судьбе, что приводило ее в отчаяние, она не знала, что делать, что сказать.
Но все же сказала:
— Вы не должны осуждать себя. Нельзя же считать, что вы должны пожертвовать жизнью ради брата.
— Вы так думаете? — еле слышно проговорил он.
— Келл! — крикнула она, не сдержавшись. — Вы делали все, что могли. Я уверена в этом!
Он опустил голову.
— У меня был выбор. Один человек из двух. Я выбрал тебя.
Это было правдой, она не могла не признать, но ни гордости, ни удовлетворения не чувствовала. Только печаль.
— Вы теперь будете ненавидеть меня? — спросила она, с трудом выговаривая эти слова.
— Нет, не тебя. Самого себя.
— Келл…
Он поднял руку, как бы защищаясь от любой попытки оправдать его, смягчить его участь.
Говорить об этом было бесполезно, она поняла это.
— Что вы намерены делать? — спросила она после долгого молчания.
Он ответил не сразу.
— Нужно поднять тело Шона… подготовить к погребению. Наверное, я отвезу его в Ирландию, где мы оба родились. Быть может, его душа обретет там покой.
«А вы? Вы найдете когда-нибудь покой?» — хотелось ей спросить…
— А потом? — спросила она.
— Не знаю.
«Теперь ему осталось только сказать, — пронеслось у нее в голове: — „Уходи с моих глаз, я не хочу тебя видеть и не захочу никогда…“ Но ведь он воспитанный человек и такого не скажет. Выводы нужно делать самой…»
Келл направился в ее сторону. Она затаила дыхание — сейчас он обнимет ее, скажет, что она ему нужна, необходима как воздух… Или оттолкнет…
Не произошло ни того ни другого. Не взглянув на нее, он прошел мимо и покинул комнату.
Она сжала зубы, стараясь не закричать, не завыть. Ее била дрожь.
Что же, можно прямо сказать, что Шон взял над ней верх. Даже после своей смерти.
В Лондон она вернулась одна, как того желал Келл, и сразу очутилась в центре нового скандала, новых обвинений, суждений и домыслов. Как же: убийство ее слуги, вторичное похищение, загадочная смерть деверя, не менее странное исчезновение из города Келла Лассетера… Разве этого мало?
И как нарочно, почти никого из близких друзей не оказалось рядом. Бринн, которая была на последнем месяце беременности, не выезжала из поместья своих родных, там же находился ее муж. Джереми Вулвертон занимался какими-то делами на севере страны, хотя само слово «дело» в сочетании с ним звучало по меньшей мере странно. Не было с ней верного друга и защитника О'Малли; не было даже деда, все еще пребывавшего у себя в Суссексе по причине нездоровья.
Дни тянулись унылой чередой, в душе была пустота, мысли о Келле не выходили из головы. Быть может, он вообще не вернется оттуда, куда уехал? Или вернется, но даже не поставит ее в известность и будет жить совсем отдельно… О таком ходе вещей они с Келлом говорили еще до подписания их брачного соглашения. Но сейчас ей было страшно думать об этом.
Город начинал оттаивать после суровой зимы, однако в сердце у нее оставалась вечная стужа…
Почему Келл ни разу не написал ей? Как можно быть таким жестоким, даже если у тебя тяжело на душе?
Она решилась наконец и пригласила к себе Эмму Уолш, надеясь узнать у нее хоть что-нибудь о Келле. И узнала…
— Он в Ирландии, — сказала Эмма. — Я думала, вы знаете про это.
— Нет, — откровенно призналась Рейвен. — Он мне не пишет. А когда он намеревается вернуться в Лондон?
Вопрос вызвал некоторое замешательство.
— Рейвен… — проговорила Эмма. — Я… я, по правде говоря, вообще не уверена, что он вернется. Значит, вы совсем ничего не слышали?.. Так вот, Келл поручил своим поверенным продать его клуб… мне… а вернее, Холфорду.
Рейвен так была сражена предположением, что Келл не вернется в Лондон, что не обратила внимания на слова о продаже клуба. Но потом переспросила с удивлением:
— Герцог приобретает игорный клуб?
Эмма скромно улыбнулась.
— Ну, не совсем так. Но он добрый человек и покупает его для меня. — Видя, что любопытство Рейвен удовлетворено и ее куда меньше интересует добрый герцог, нежели Келл, она добавила: — Лично я думаю, что Келл давно уже хотел избавиться от клуба: он купил его в плохие для себя времена, и у него с ним связаны не лучшие воспоминания…
Беседа у них вскоре оборвалась. Рейвен никак не могла заставить себя говорить о клубе, о герцоге, еще о чем-то — все ее мысли сосредоточились на Келле. Неужели он решил не возвращаться в Лондон из-за нее? Потому что не желает ее видеть, поддерживать с ней отношения? Возможно, он вообще подумывает о разводе? Во всяком случае, денег у него на это хватит — так же, как хватило на покупку баронского титула…
Когда Эмма ушла, Рейвен дала волю слезам.
Все!.. Она приняла решение и выполнит его во что бы то ни стало!
А почему нет? Зачем откладывать отъезд? Чем скорее она покинет Англию, тем скорее начнет забывать Келла и начнет новую жизнь. Какую? Пока еще она не знает.
Конечно, дед будет недоволен ее решением. Не одобрят его и друзья, но она все равно не передумает.
Куда ехать? Разумеется, на свою истинную родину, на остров Монтсеррат — там у нее остались друзья и знакомые, там тепло разлито в воздухе… и в сердцах.
