Широко улыбнувшись, герцогиня замахала рукой. — Если кто-то и может повлиять на общественное мнение, так это мой сын. Он весьма популярен в Лондоне и может быть очень убедителен, когда не ведет себя как упрямый и тупой грубиян. Надеюсь, вы слышали о решении палаты лордов предоставить католикам места в парламенте? Я знаю, что Алекс страдает, но так бывает всегда, когда человек раскрывает свое сердце. Он, разумеется, этого не понимает, потому что он так… — Она вовремя замолчала, не желая обсуждать недостатки своего сына, и очаровательно улыбнулась. — Он очень любит вас, это очевидно.
Лорен, вздрогнув, опустила глаза.
— Любил. Но это все в прошлом. Думаю, он никогда меня не простит.
— Но, сидя в экипаже, мы ничего не узнаем, не так ли? Пойдемте же! — И герцогиня схватила Лорен за руку. — Я не допущу, чтобы женщина, которую он по-настоящему любит, снова от него ускользнула, — заявила она и буквально вытащила Лорен из экипажа.
— Войдите, — отозвался Алекс, услышав легкий стук в дверь. Он поднял глаза. В комнату вплыла Ханна, ее глаза орехового цвета блестели. — Добрый день, матушка. Вы что-то задумали? — спросил он.
— Честно говоря, да, — ответила та и подошла к его письменному столу. — Знаешь, что я видела сегодня? Я видела, как неизменно милосердный врач отказался принять пожертвование в виде варенья для своей больницы. Не банку варенья, заметь, а целый ящик, набитый банками! И как ты думаешь, что заставило его так поступить? — спросила она, подбоченясь.
Алекс откинулся на стуле.
— Я совершенно уверен, что сейчас вы мне об этом сообщите.
Она прищурилась.
— Он отказался от пожертвования потому, что у женщины, которая его принесла, по мнению света, дурная репутация. Можешь себе представить? Отказаться от пожертвования из-за слухов!
Нет, он не мог себе этого представить и покачал головой.
— Это как-то глупо.
— Глупо? Да это самый низкий поступок, который я когда-либо видела! — сердито бросила герцогиня.
Алекс улыбнулся; его забавляло ее возмущение.
— Хотите, я засуну это варенье ему в глотку?
— Эта женщина — графиня Берген! И прежде чем ты потребуешь, чтобы ее имя не упоминалось в твоем присутствии, я напомню тебе, что для незабываемого вальса необходимы как минимум два человека!
Добродушное настроение Алекса как рукой сняло. Он сердито взглянул на мать и снова углубился в работу, демонстративно не обращая внимания на герцогиню.
— Благодарю за напоминание, матушка. Если у вас все., .
— Нет, не все, — тихо сказала она. — Графиня Берген страдает от презрения всего Лондона, но ведь проступок совершила не она одна! И нужно быть очень жестоким, чтобы не положить этому конец! Бог мой, ты любил ее достаточно сильно для того, чтобы разорвать помолвку, но не хочешь ударить палец о палец, чтобы спасти ее от гибели!
Алекс с силой хлопнул ладонью но столу, так что несколько бумаг взлетели вверх.
— Хватит! — крикнул он. Ханна лукаво улыбнулась.
— Да, кажется, хватит, — сказала она и, резко повернувшись, вышла, хлопнув дверью.
Алекс сердито посмотрел ей вслед. Глупая, назойливая женщина; его дела совершенно ее не касаются. Неужели мать действительно думает, будто он не понимает, что испорченная репутация Лорен — результат его необузданного желания? И что ему теперь с этим делать? Ведь это Лорен повернулась к нему спиной, а не он к ней! Она сделала из него дурака, а он должен мчаться ей на помощь?
Он вздрогнул, потому что в дверь снова постучали. Опять матушка. Надо запереть дверь, мелькнуло у него в голове.
— Войдите! — отрывисто бросил он и занялся просматриванием счетов.
Она вошла; он услышал шелест юбок и молил Бога о том, чтобы она сказала, что ей нужно, и удалилась. Слабый запах гардений раздражал его; надо же было из всех духов у нее на туалетном столике выбрать именно гардению! Он опустил перо в чернильницу.
— Прошу прощения!
Это Лорен! Он вскинул голову и нечаянно сбросил со стола бумаги. Уронив перо, он неловко встал и схватился за край стола, не произнося ни слова. Матери придется ответить за это!
— Мне очень жаль, Алекс. Я не хотела причинять вам боль, Богом клянусь, не хотела.
Ей жаль, вот как! Ничего не значащие слова, а ведь она извлекла из его души такую глубокую любовь, на которую он считал себя неспособным, и швырнула ему в лицо!
Она подошла к нему нетвердым шагом, ее сапфировые глаза блестели.
— Магнус уехал в Баварию, — сказала она. При одном лишь упоминании этого имени он стиснул зубы от негодования.
— Я не могу не думать о вас. Я… О Боже, я вспоминала ваши слова снова и снова, мне казалось, я сойду с ума!
А он уже сошел. Он вспоминал то утро во всех подробностях, тысячу раз, снова и снова. Их соединение. Ее отказ. Он вспомнил, как она лежала обнаженная в том домике, готовая выйти за этого немца, и сердце болезненно сжалось.
— Мне нечего вам сказать, — произнес он. — Уходите и больше не возвращайтесь.
Он отвернулся от нее и, словно окаменев, невидящими глазами уставился в окно. У Лорен подогнулись колени; она схватилась за край стола и устремила взгляд на его широкую спину. Все кончено! Господи, все кончено. Она его потеряла. Она отошла к двери, ничего не видя, униженная. Глупо было сюда приходить. Еще глупее — полюбить этого человека! И о чем только она думала, вернувшись в Лондон? Почему не похоронила свою любовь?
Она схватила бронзовую дверную ручку и медленно потянула дверь на себя.
«Ваше место — подле меня». Эти слова он прошептал ей тогда, и в глубине души она знала, что они искренни. Гнев охватил Лорен при воспоминании об этом. Все, что сейчас происходит, заставляет страдать их обоих, но он почему-то считает, что только его одного.
Она оглянулась. Он по-прежнему стоял у окна, стиснув за спиной руки и расставив ноги. Как он смеет? Ее боль, ее гнев, ее отчаяние — все это всплыло на поверхность, она захлопнула дверь и резко повернулась к Алексу. Он вздрогнул и тоже обернулся; глаза его сверкали.
— Вы лицемер, Алекс! Вы сказали, что мое место подле вас, и я вам поверила! — возмущенно воскликнула она.
— Проклятие! — Он снова отвернулся. — Вам вообще нет места, Лорен! Вы эгоистка…
— Эгоистка? — изумилась она, не веря своим ушам, и истерически рассмеялась. — Конечно! Я ужасная эгоистка! И вероятно, поэтому я унизила себя перед всем вашим проклятым светом ради одной только возможности сказать вам, Алекс, что люблю вас! Я люблю вас с того мгновения, как вы появились в Роузвуде, и сойду в могилу, любя вас, да поможет мне Бог!
Он стоял вполоборота к ней, лицо у него было злое.
— Прошу вас, мадам, избавьте меня от этой сцены. Она слишком… патетична, — едко произнес он и скрестил руки на груди, словно ограждая себя.
