– От него, наверное, уже мало что осталось. Никто никогда не разбинтовывал Честера, чтобы выяснить, во что он превратился или как он выглядел с самого начала.
– Честера?
– Дедушка говорил, что прадедушка так всегда называл мумию. Он утверждал, что Честер – это талисман, который всегда приносит нашей семье удачу. Мама тоже в это свято верит.
– А ты знаешь, откуда он взялся?
Под его мрачным взглядом она совершенно растерялась.
– Кто, прадедушка? – ляпнула она. Чейз вздохнул.
– Нет, Честер.
Пребывая в совершенно расстроенных чувствах, она оставила в покое ручку зонтика и скрестила руки на груди.
– Почему это тебя так интересует этот старый ящик? По правде говоря, он мне и не нужен был совершенно, но мама насильно всучила его мне и моему кузену Джону, когда мы решили начать самостоятельную жизнь.
– Так вы никогда не открывали его?
– Конечно, ящик я открывала. Меня об этом однажды попросили девочки во «Дворце».
Она улыбнулась, вспоминая, как танцовщицы ахали и охали, когда на Эву накатило вдохновение, и она угостила их большей частью выдуманной историей о жизни в Древнем Египте. Закончив свои россказни замысловатым пассажем, она, чтобы добить слушательниц, открыла крышку ящика. Некоторые барышни завизжали, но остальные начали прыскать в кулачки. По-видимому, мумия ростом от силы в три фута особого почтения у них не вызвала.
Отчаянно желая положить конец разговору на эту тему, она добавила:
– Эберхарты – конечно, достаточно эксцентричная театральная семья, но никому из нас не пришло бы в голову снимать саван с покойника. Честер – это просто Честер. Для того чтобы верить в его магическую силу, нам не нужно было знать, что там у него внутри.
Может, именно этой силе я и обязана тем, что ты сейчас находишься здесь, – подумала она.
Она наклонилась над круглым столиком с мраморной столешницей, который стоял рядом с лестницей. Опустив глаза, Эва притворялась, что поправляет кружевной абажур на расписанной вручную лампе, стараясь не поворачивать лица к Чейзу, чтобы он не заметил, что ее глаза наполнены слезами. Все кончено. Он просто хотел с ней переспать. Больше она ему ни для чего не нужна.
Она с усилием выдавила из себя:
– Ты за этим приехал? Чтобы сообщить, что я могу забрать с твоего ранчо свои вещи?
Чейз чувствовал себя слоном в посудной лавке, едва помещаясь в крошечной прихожей. Он и не ожидал, что она встретит его с распростертыми объятиями, но теперь она вообще повернулась к нему спиной, поглощенная приведением в порядок лампы, стоявшей на столике с витыми ножками.
Он такой красоты еще в жизни не видел. Тут не только мебель была отполирована до блеска, но и пол был в гораздо лучшем состоянии, чем его собственный обеденный стол. Да, такого жилища заслуживает Эва. А он, конечно, не может ей предложить такого великолепия.
– Я приехал, чтобы сказать тебе, что нет нужды торопиться и перевозить все это. Я позабочусь о твоем имуществе. Оно будет в целости и сохранности. – Он повернулся кругом, всем своим видом показывая, что собирается удалиться.
– Ты уходишь? – Она знала, что это неизбежно, но не желала с этим мириться. Ведь если Чейз сейчас исчезнет за дверью, она его больше никогда не увидит.
«Пожалуйста, – мысленно умоляла она, – подожди еще немного».
Чейз остановился перед дверью. Он хлопнул шляпой по бедру и сделал глубокий вдох. Что за черт? Он не собирался больше никогда снова встречаться с ней, поэтому какое имеет значение, насколько сильно он унизится сейчас.
Его голос звучал странно даже для него самого.
– Я не жду, что ты простишь меня, Эва. После всего того, что я наговорил тебе той ночью, когда… в общем, той ночью.
Она рывком обернулась и снова встала лицом к нему.
– Прощу тебя?
– Я знаю, что был не прав по отношению к тебе, когда тебе не поверил…
Эва затрясла головой, потому что его слова в ней не укладывались.
– Но я же лгала тебе, Чейз. Я погрязла в обмане и жила в нем с той самой минуты, когда ты в тот первый день открыл передо мной дверь своего дома.
– Я вел себя точно так же. Но на твоей совести не было тех ужасных преступлений, которые я тебе приписывал и в которых тебя обвинял той ночью, Эва, и я даже не извинился. – Он опустил глаза на шляпу, которую держал в руках, потом снова посмотрел на Эву.
Его виноватого тона Эва уже не могла вынести.
– Да как ты мог поверить мне? Я лгала тебе о том, кто я есть на самом деле, чем занималась…
– А я лгал уже тем, что умалчивал о правде, разве не так? – Чейз сделал шаг вперед и умоляюще протянул к ней руки. – Я должен был признаться тебе с самого начала, что я сидел в тюрьме, что предыдущие четыре домоправительницы сбежали от меня из-за безобразного поведения Лейна или из-за слухов, которые ходили в городе, но когда я открыл дверь и увидел тебя, то просто не мог этого сделать. Я боялся, что если ты узнаешь правду, то тоже покинешь меня.
Она подошла к нему вплотную, так, что заметила в его глазах слезы.
– Я хочу, чтобы ты вернулась вместе со мной домой, Эва.
Эва обвила его шею руками. Чейз отшвырнул в сторону свою шляпу. Она упала на пол, а Чейз обнял Эву и прижал ее к себе так, как будто в ней заключалась его жизнь. Слова им были не нужны. Они приникли друг к другу, их сердца стучали в такт, рука Чейза скользнула по ее волосам, запрокинула ее голову назад так, чтобы можно было видеть ее глаза, а потом его губы нашли ее рот.
Пальцы Эвы судорожно вцепились в его рубашку, заставив его придвинуться еще ближе. Эва вся отдалась во власть этого поцелуя, такого глубокого и страстного. Его рот исследовал ее, его язык проник в теплую глубину, сплетаясь с ее языком. Эва застонала и прильнула к нему, прижавшись к его возбужденной плоти.
Его била дрожь после того, как она так страстно откликнулась на его ласку. Он отстранился, его дыхание было хриплым, как у жеребца, который не мог прийти в себя после бешеной скачки.
– Я готов упасть перед тобой на колени, Эва.
– В этом нет нужды, – улыбаясь, ответила она и снова подарила ему поцелуй, на сей раз легкий, как прикосновение крыльев бабочки.
Чейз крепче прижал ее к себе и не желал отпускать. Он раскачивался туда-сюда, прижимаясь щекой к ее волосам. Он вспомнил о драгоценностях, спрятанных в головке куклы. Они принадлежали Эберхартам, знали те о сокровищах или нет. Он твердо намерен был рассказать о них Эве, но не теперь, не тогда, когда она наконец оказалась в его объятиях.
– Не знаю, будет ли у нас когда-нибудь такой дом, как этот, но я буду стараться дать тебе все, что только смогу.
Такая откровенность заставила ее прослезиться. Она знала, что его рубашка сейчас тут же намокнет, но какое это теперь имело значение?
