Он нашел Анжелу возле жернова для измельчения сахарного тростника. Она сидела на своей кобыле в широкополой шляпе, перевязанной шарфом, защищавшей ее от палящего солнца, и внимательно наблюдала за работой.
— Черт подери! — воскликнул он. — Разве у тебя нет надсмотрщика, который присматривал бы за всем этим?!
Его цепкий взгляд сразу заметил небольшую кобуру, болтавшуюся у нее на поясе. Значит, теперь она открыто носит с собой пистолет…
— Да, дорогой дядюшка, он у меня есть, но я хочу доказать своим рабочим, что сахарный плантатор-женщина может быть таким же зорким, как и мужчина.
Спешившись, она подошла к нему, подставив щеку для поцелуя. Лихо сидевшая у нее на затылке шляпа делала ее удивительно моложе своих лет.
— Вероятно, кожа у тебя задубела, как шкура, но ты такая же милая, как всегда, — преподнес он ей комплимент.
— Вы, дядюшка, приехали посмотреть на мою новую мельницу?
— Конечно, но только после того, как ты предложишь мне чего-нибудь освежающего.
Они пошли к дому. Анжела вела кобылу под уздцы.
— У тебя есть новости о твоем маленьком негодяе? — спросил ее Этьен.
— Нет. По ночам я лежу подолгу в постели с открытыми глазами, пытаясь представить себе, где он есть, где он спит. Насколько мне известно, он не взял с собой денег.
— Он приехал ко мне, — признался дядя, — и я дал ему небольшой заем.
Она благодарно улыбнулась.
— Спасибо. Он не сказал вам, куда едет?
— Нет, он только поведал мне, что хочет выбрать такое место, где его никто не знает.
— Я так скучаю по нему. Жан-Филипп бросил Мелодию, даже не поговорив с ней. Она знает, почему он уехал, но во всем винит меня. Я даже не знаю, почему…
— Она знает?
— Нет, — торопливо ответила Анжела. — Мими клянется, что сказала ей только о ее отце.
— Но она все равно узнает рано или поздно, не так ли?
— Надеюсь, что нет.
— Сколько ей сейчас? Двадцать? По-моему, ей пора выходить замуж.
Анжела печально покачала головой.
— Джеффри последнее время к ней не приезжает, а ведь они были так близки.
Он презрительно фыркнул.
— В ее возрасте ты уже сама управляла своим имением "Колдовство"!
— Она больше похожа на Клотильду, ведь так?
— Да, это так, — вздохнул он.
Подбежавший к ним Жюль взял у хозяйки из рук поводья.
Мелодия, стоя на галерее, ожидала их.
— Дедушка! — воскликнула она.
Она бросилась с разбегу в его крепкие объятия, подставив ему одну за другой щеку для поцелуя.
— Услыхав, как подъезжает ваша карета, я быстро спустилась вниз, но вы куда-то исчезли.
— Я хотел сунуть нос в последний прожект кузины Анжелы. Боже мой! Я могу пересчитать все твои косточки! — грозно выпалил он. — Разве в "Колдовстве" больше нет толковой поварихи?
Мелодия улыбнулась. Она очень скучала по дедушке.
— Нет, Петра все еще здесь, и она ежедневно соблазняет меня такими блюдами, которые умеет готовить только она, — заверила она его.
— В таком случае, почему ты не ешь? Может, ты превратилась в птичку, которая не клюет зернышки?
— Я просто объемся за столом, если только вы согласитесь остаться и пообедать с нами.
— Предлагаю сделку. Поехали вместе со мной верхом в Беллемонт, и я обязательно вернусь сюда к обеду. Мне нужно увидеть своего арендатора, и мы нанесем ему милый визит частного характера. Идет?
Вся радость ее от встречи с ним мгновенно улетучилась.
— Прошу вас извинить меня, дедушка.
— Я не принимаю никаких извинений, — твердо сказал он. — Мы с тобой так долго не разговаривали с глазу на глаз.
— Умоляю вас, дедушка. Мне очень больно быть опять в Белле… мой старый дом.
— Мы пробудем там не больше пятнадцати минут. Согласна?
Как же она побледнела! Но у нее не было сил, чтобы противостоять его настойчивости.
— Согласна, — чуть слышно проговорила она, — но мне нужно переодеться.
"Ага, — подумал Этьен. — Ей все еще небезразличен этот молодой Арчер".
Дни стали короче, солнце уже зашло, лишь его последние неяркие лучи набрасывали свой золотистый покров на туман, который поднимался над все еще теплой водой ручья, подгоняемый первыми зимними легкими заморозками. Под ритмичный стук лошадиных копыт они прислушивались к пронзительному, нестройному хору древесных лягушек и хрипло вторившему ему кваканию их сородичей — лягушек-волов. Запах горящих деревьев забивал терпкую вонь сахарной патоки.
Этьен взял Мелодию за руку:
— У меня сердце надрывается, когда я вижу тебя такой несчастной, моя дорогая. Позабудь о своем горе, последуй примеру Жана-Филиппа. Не беспокойся о нем. Я дал ему достаточно денег, чтобы какое-то время продержаться. Может, когда они у него кончатся, он вернется. Ты не должна ему позволить разрушить твою жизнь. Ведь ничего особенного не произошло, не правда ли?
— Да, дедушка, вы правы, — ответила Мелодия. Просто был совершен чудовищный грех, и в результате вся ее жизнь разрушена. — Дедушка, могу ли я покаяться в том, что… — Нет, она не могла поведать даже этому близкому ей человеку, что на самом деле произошло…Что теперь ей стало известно о ее появлении на свет?
— То есть ты хочешь покаяться за грех, совершенный твоей матерью?
Мелодия испуганно посмотрела на него:
— Нет, я не это хотела сказать.
Этьен попытался скрыть свою тревогу. Признание своих дурных поступков — исповедь священная, и ее тайны никто не имеет права разглашать. Но это было идеалом, а его, как это ни печально, не достичь. Кроме того, если возникнет вопрос о чистоте крови, — а такое было вполне возможно в результате малейшего просачивания информации о той беде, которая свалилась на "Колдовство", да и его братец, вызвавший своим поведением столько сплетен, вполне это гарантировал! — то не будет ли все это записано в приходские книги демографической статистики, что окажет неблагоприятное воздействие на все грядущие поколения их рода? Проповедуемая Этьеном личная философия заключалась в том, что, если умело скрыть, то… в результате пострадает меньше людей.
— Если ты согрешила, — сказал он, тщательно подбирая слова, — то совесть твоя, которая есть глас Божий, должна стать твоим проводником. Тебя учили, как нужно раскаиваться в своих грехах, поэтому ты знаешь, что потребует от тебя при раскаянии исповедник, чтобы получить прощение. Но покаяться в грехе, совершенном другим человеком? Я бы не взял на себя такую ответственность.
Мелодия закусила нижнюю губу.
Ворота в усадьбу Беллемонт были открыты. Когда они въехали, Этьен бросил мрачный взгляд на сад, который стал гораздо более ухоженным после того, как Чарлз Арчер стал его арендатором. Садами у них в семье обычно занималась Астрид. После ее смерти он не обращал никакого внимания ни на клумбы, ни на лужайки, и очень скоро они пришли в такое запустение, что на них было больно смотреть. Это была одна из причин, заставивших его перебраться в Новый Орлеан.
