– Мне так жаль, Фанни,– ответил он.
– Это не был ребенок Сэма, – призналась женщина, уставившись невидящим взглядом в потолок. Ее густые рыже-каштановые волосы спутанными прядями лежали на подушке, влажные завитки прилипли к восковым щекам.
Гриффин опять вымыл руки в оставшейся чистой тепловатой воде и вытер их тонким жестким полотенцем. Потом налил в ложку настойку опия и поднес ее к губам Фанни.
Она с благодарностью, в несколько глотков выпила лекарство и отвернулась к стене. Снаружи бесконечный дождь продолжал отбивать свой печальный ритм по покрытой дранкой крыше.
– Это Божье наказание, – простонала женщина. – Господь лишил моего ребенка жизни, потому что я дурная.
Гриффин вновь осмотрел Фанни, встревоженно нахмурился. Кровотечение было слишком сильным.
– Ты не «дурная», Фанни, и я сомневаюсь, что Бог вообще имеет к этому какое-то отношение.
Фанни притихла, и это еще больше обеспокоило Гриффина.
– Это мой грех навлек на меня гнев Господа. Гриффин вынул из сумки стальную иглу и поднес ее к пляшущему огню лампы. Когда игла остыла, он вдел в нее кишечную струну и стал зашивать разрыв на теле Фанни.
Господь. Они всегда говорят о Боге, вознося хвалу Ему, когда все идет хорошо, обвиняя свою человеческую природу, когда случается беда. Если Бог есть – а существующие во Вселенной порядок и гармония заставляли Гриффина втайне подозревать, что Он есть – то Его абсолютно не интересует человечество. Он, похоже, уже давно занялся другими, более многообещающими начинаниями, бросив, вероятно, на прощание через плечо: «Живите сами по себе!»
– А теперь отдохни, Фанни,– сказал Гриффин. Но Фанни начала тихонько плакать, хотя и не могла чувствовать уколов иглы.
– Это не был ребенок Сэма,– повторяла она. Гриффин взглянул на жалкий сверток, лежащий на сундуке в ногах кровати. У него сжималось сердце при мысли, что этот недоношенный ребенок никогда не будет играть в сверкающем прибое, не подставит лицо солнцу.
– Я врач, Фанни, – раздраженно проговорил Гриффин.– Не священник.
– Эт-тот человек – он дьявол. Все думают, будто он человек, но нет! Он продал душу дьяволу.
Дьявол интересовал Гриффина еще меньше, чем Бог.
– Джонас? – вздохнул он, проверив шов и пытаясь увидеть сходство в неподвижном личике младенца. Фанни кивнула, и ее всхлипывания превратились в тихие, жуткие стенания:
– Будь он проклят, этот человек, будь он проклят! Гриффин испытал огромное облегчение, когда его пациентка провалилась в прерывистый, беспокойный сон. Даже это, подумалось ему, для нее лучше реальности.
Гриффин, пошатываясь, вышел из комнаты, обнаружил на плите в кухне горячую воду и опять вымыл руки. Кожа между пальцами и на ладонях стала чувствительной от едкого мыла, и он ощутил, как вода обожгла руки.
Гриффин налил себе кофе из синего эмалированного кофейника, закипавшего на задней конфорке, и вернулся в маленькую аккуратную комнатку, где в каменном очаге уютно потрескивал слабый красно-рыжий огонь.
Джонас. Всегда Джонас.
Привалившись плечом к грубой облицовке камина, Гриффин задумчиво потягивал крепкий, хотя и несвежий кофе. Интересно, подействовало ли предупреждение, сделанное им Джонасу – держаться подальше от дочери Бекки. Когда речь идет о Джонасе, трудно сказать что-либо определенное.
Тогда мысли Гриффина были заняты Фанни, и у него не было времени убеждать Джонаса в серьезности своего отношения к этому вопросу. Да, беда в том, что времени всегда не хватает.
Гриффин допил остатки кофе и отнес чашку обратно на кухню. Там он опустил ее в чугунную раковину и до краев накачал в нее чистой воды.
«Все удобства,– подумал он.– Джонас предоставляет своим женщинам все удобства». Его мысли, вернувшись к ребенку в соседней комнате, закрутились вихрем ненависти и отчаяния. Он выругался про себя.
Когда Гриффин потянулся за пиджаком, дверь коттеджа открылась. Сэм Харпер замер у самого порога, и вокруг его поношенных сапог тотчас же образовалась серебристая лужица дождевой воды. Он смотрел на Гриффина, пытаясь прочесть в его взгляде ответ на свой невысказанный вопрос. Рядом с Харпером в молчаливом ожидании стоял преподобный Уинфилд Холлистер, высокий худощавый мужчина с ясными глазами и гладким добрым лицом.
Гриффин заговорил; голос его звучал хрипло и дрожал. Хотя доктор видел смерть много раз, но так и не научился принимать ее спокойно.
– Ребенок умер,– произнес он.
Филд Холлистер положил руку на плечо Харпера, но ничего не сказал. Это было одно из качеств, которые Гриффин особенно ценил в своем друге, – тот знал, когда нужно говорить, а когда хранить молчание, во всяком случае.
– А Фанни? – умоляюще спросил Харпер. – Что с Фанни?
Какое-то мгновение Гриффин разглядывал потолок, пытаясь солгать или хотя бы утаить часть правды.
– Она жива, – наконец сказал он. – Но она потеряла слишком много крови и очень ослабела.
Не видя ничего перед собой, лесоруб, словно вне себя, механически проковылял по комнате и вошел в маленькую спальню. Туда, где жена изменила ему.
– Ты сделал все, что мог,– проговорил Филд.
– Да,– Гриффин судорожно вздохнул. Священник скрестил руки.
– Фанни не выживет, так ведь?
Гриффин покачал головой и ощутил тяжесть в затылке, будто его сжала железная рука. Чтобы хоть что-нибудь сделать, он взглянул на часы, которые носил в жилетном кармане. Казалось невероятным, что сейчас только девять часов утра.
Филд дипломатично кашлянул.
– Что ж, она в руках Божьих,– сказал он, словно это был ответ на все вопросы и панацея от всех бед.
Взгляд, который Гриффин метнул в сторону своего лучшего друга, был полон уничтожающей ярости.
– Черт возьми, Филд, оставь это для своих прихожан, ладно?
Холлистер снял поношенный пиджак и извлек из кармана старую потрепанную Библию. Священник явно внутренне готовился к чему-то; это происходило уже много раз, но не переставало раздражать Гриффина.
Наступила неловкая тишина, нарушаемая лишь стуком дождя по крыше и тихими стонами Сэма Харпера.
Гриффин сложил руки на груди, опустил голову.
– Прости,– сказал он.
Лицо Филда выражало сострадание и понимание состояния друга, чего в данный момент Гриффин не ожидал.
– Чепуха,– довольно резко произнес священник. Затем в чертах его обозначилась настороженность, какое-то воспоминание. Он опять кашлянул, прочищая горло. Гриффину было знакомо это выражение лица Филда.
– Выкладывай, Филд, – нетерпеливо поторопил он друга.
– Только пообещай, что воспримешь это спокойно. Гриффин весь напрягся:
– Что случилось, Филд? Бекки умирает?
Филд уже направился в сторону комнаты Фанни, где он был нужен больше всего.
