Сама княжна Прекраса с нетерпением ждала сватовства княжича Карна и последующего брака. Ждала не для того, чтобы княжить вместе с супругом своим, нет, просто ей хотелось иметь свою семью. Как хотелось Прекрасе, чтобы у неё был муж, который будет любить её и только её, холить и баловать, исполнять все капризы и прихоти!
Прекраса… Уж, если кто на этом свете и соответствовал своему имени, так это именно она. Не было краше княжны девицы ни во дворе князя Торина, ни во дворе князя Фарлафа, а может, и во всей Руси никто не мог сравниться с ней в пригожести. Волосы Проекрасы были, словно золото светлое, полированное, глаза голубые, как бирюза, щеки румяные, губы спелые, и вся фигура её округлая, статная, казалась словно высеченной из белого камня.
Но красота редко сопровождает ум, и как это ни прискорбно, княжна Прекраса была легкомысленной и пустой особой, предающейся днями напролет мечтам. Все наставления матери о ведении хозяйства, решении людских жалоб влетали в одно красивое ушко и, не задерживаясь, вылетали из другого. Да и зачем слушать все эти неинтересные вещи, если можно песни петь, да плясать, покуда ноги в расшитых сапожках не заболят.
Княгиню Марфу ничему не научил печальный опыт её супружества, свою единственную дочь она растила на сказках мамок — нянек о прекрасных и добрых молодцах, которые приедут на белом коне и спасут юную деву от любой напасти. И Прекраса свято верила, что когда она встретится с княжичем Карном, тот немедленно воспылает к ней горячей любовью, и будет обожать всю жизнь. Марфа хотела сохранить в душе дочери надежду на любовь, на чудо, на счастье, ту, что сама потеряла так давно, но на деле княгиня воспитала капризную и вздорную девицу.
А княжна так жаждала, чтобы встреча с Карном произошла скорее, ведь Прекраса так хотела испытать любовь, настоящую мужскую любовь, о которой шепчутся девки теремные на посиделках. Ту любовь, которая заставляет мучительно краснеть и при этом сладко биться сердечко, словно птичку, пойманную в силки.
Про эту любовь рассказала княжне Прекрасе её лучшая подруженька — Агафья — девка теремная, выросшая вместе с княжной и развлекающая её. Хитрая Агафья знала, что её непостоянная госпожа легко увлекалась новыми людьми и их рассказами, именно поэтому, дабы удержать расположение княжны, Агафья и рассказывала ей истории, услышав которые, княгиня Марфа оттаскала бы прислужницу за уши. Но княгиня этих историй не слышала и не ведала о влиянии рыжей Агафьи на юную княжну.
А Прекраса, сидя в своих богатых и теплых покоях, мечтала, и придумывала княжичу Карну всё новые и новые качества, которыми он и не обладал. В том, что её ждет счастливая судьба, княжна не сомневалась, ведь нет никого пригожее её, а значит, счастье неминуемо придет к ней. Прекраса не понимала, что красота редко является даром богов, чаще всего она есть первый признак их проклятия.
* * *
Две сестры, от одного отца и одинаково покорных и молчаливых матерей, они должны были быть похожи, но боги решили иначе. Не было ничего, чтобы роднило между собой княжну Прекрасу и княжну Горлунг, и мечты, заботы, пути у них были разные.
Княжна Горлунг была на особом положении во дворе своего отца: чернавки и девки теремные не бросались со всех ног исполнять её прихоти, дружинники ей не подмигивали, мамки — няньки не рассказывали сказок и легенд, её не любили во дворе, но уважали и ценили. Это была не привилегия, данная ей от рождения, нет, уважение людское Горлунг заслужила. Заработала тяжким трудом, ибо трудилась она, не покладая рук.
Все началось давно — шесть солнцеворотов назад, когда она была привезена на эту землю. С первого мгновения, как только княжна спустилась с драккары, всем, кто встречал князя Торина, стало ясно, что не люба она князю, да и княгине. Это и не скрывалось. Горлунг тогда была изгоем в княжеском дворе, даже с нянькой её — Инхульд (привезенной еще из Норэйг) не разговаривали девки теремные. Но больше всего люди Торинграда невзлюбили княжну тогда, когда князь приставил к ней рынду, который охранял людей от неё. Вот с тех пор и пошла молва среди жителей Торинграда о ребенке — ведьме, в след которой волхвы грозили своими посохами.
Но после болезни князя многое изменилось, люди сами к ней потянулись. Горлунг начала лечить сначала раны дружинников, полученные при ежедневных упражнениях в ратном деле, потом простуды, а вскоре жители Торинграда начали обращаться только к ней. Чем вызвали гнев волхвов, последние не могли смириться с тем, что ребенок заменил их, волхвы прокляли дочь князя и ушли с земель близь Торинграда. А причина популярности Горлунг была простой: она не заставляла молиться, приносить жертвы богам, нет, она просто давала мазь или настой и делала перевязки, чертила вокруг больного знаки разные, непонятные, иногда в тяжелых случаях делала обереги. И ни слова упрека, ни одного нравоучения не слетало с её плотно сомкнутых губ, лишь головой иногда покачает и все.
Покои Горлунг, самые большие и холодные во дворе Торина, состояли из двух комнат: просторной с широкими лавками и столом, в ней раскладывались и сушились травы, лежали тяжелые больные, и спал Эврар (рында княжны), к ней примыкала маленькая спаленка княжны с широкими полатями для сна Горлунг и лавкой для её няньки — Инхульд.
Угрюмая и молчаливая Горлунг редко бывала на женской половине, бабы славянские открытые и дружелюбные, любившие посплетничать, терялись в её присутствии, как-то само собой выходило, что при появлении старшей княжны смолкали разговоры. А та считала это знаком еще большей ненависти отца и Марфы, поэтому невзлюбила княжна женщин торинградских.
Лето напролет собирала и заготавливала Горлунг травы, все леса близлежащие знала она как свои персты [46], и всегда на шаг позади неё шел верный Эврар. Никто уже не боялся, что старшая дочь Торина сведет к Морене княжеских людей, но рында так и остался при Горлунг. И не для кого не было дивом, когда с первыми петухами княжна шла в лес, а за ней плелся с лукошком и кинжалом Эврар.
Эврар — старый вояка, приставленный рындой к княжне, изначально получил строгий наказ от князя Торина «охранять людей от Горлунг, не давать ей чинить зло беспрепятственно». Но со временем воин полюбил княжну всем сердцем, она была единственным человеком на этой чужой земле, который заботился о нем. Для Эврара было непостижимым то, что дочь князя так печется о нем, простом воине, она готовила ему лекарства от боли в костях, которые со временем мучили его все сильнее, лечила его простуды, чинила рваные рубахи. Горлунг не нуждалась теперь в его защите, да и, по правде сказать, Эврар не мог защитить её от какой-нибудь реальной угрозы, это рында нуждался в ней. Княжна давала Эврару почувствовать себя нужным, причастным к судьбе других людей, она и Инхульд стали для него семьей.
