— Немедленно приведи себя в порядок! — приказала Мария Ивановна дочери. — Садись на Арабеллу и направляйся за нами.
Наташа поднялась, жакет ее амазонки был расстегнут, причем в порыве страсти Константин оторвал несколько пуговиц. Белая блузка и вовсе пострадала от травы, зазеленившись местами, да и некоторые крючки, на которые она застегивались, были повреждены.
Мария Ивановна смерила дочь взглядом:
— И как в таком виде ты появишься в Погремцовке? — Наташа молчала. — Я, кажется, вас спрашиваю, Наталья Дмитриевна! — Маменька снова перешла на резкий тон и, сняв с себя накидку из тафты, протянула дочери: — Вот прикройте свой срам. Вы выглядите как непотребная девка.
Наташа встрепенулась: «Бог мой! Неужели я — непотребная девка? Ах, зачем я желала Константина? Отчего все так неудачно закончилось? Что же будет? Меня отдадут старику… Прощай, мой любимый… Я буду греть старого Астафьева…»
Наташа приняла накидку и разрыдалась.
— Поплачь, может, осознаешь, что ты наделала. Вот очнется отец, придется все рассказать.
Сон обитателей Погремцовки был нарушен в пятом часу утра, едва забрезжил июньский рассвет. Погремцовские петухи только собирались возвестить селян о приближающемся восходе солнца, как на земли Дмитрия Федоровича буквально ворвался конный отряд из пятнадцати всадников, вооруженных до зубов. Замыкали отряд две коляски, запряженные отменными лошадьми.
От такого шума селяне проснулись и, конечно же, высунулись из своих изб, дабы понять: что же такое приключилось ни свет ни заря? Разглядев в утренней дымке конных всадников, они начали креститься, а потревоженные собаки с истошным лаем, провожали сию процессию вплоть до барского дома.
Процессия же включала: нескольких полицейских, присланных урядником; пять человек казаков и остальные десять были людьми графа Астафьева. Последние были вооружены чем Бог послал, но выглядели весьма воинственно, не хуже казаков или, скажем, полицейских.
Люди, прибывшие на колясках, также были вооружены. Крестьяне, еще сохранив память о прошедшей войне с французами, завидев вооруженный отряд и не разобравшись, в чем, собственно, дело, похватали на всякий случай вилы и топоры: кто знает, зачем пожаловали незваные гости.
И вслед за отрядом мужики потянулись к барской усадьбе. Тут же кто-то пустил слух, что, мол, это банда разбойников, которая собирается грабить Погремцовку, в особенности барскую усадьбу. Некоторые из мужиков хотели подсобить разбойникам, а иные осуждали их и хотели мчаться на лошади в Калугу, дабы просить помощи супротив супостатов.
Кто-то из селян, некогда слышав новое красивое словцо, брякнул, что отряд сей не разбойники, а карбонарии. А так как большая часть крепостных и слыхом не слыхивала о карбонариях, то и вовсе растерялась: чего, мол, делать-то с энтими карбонариями? Ждать али топором рубить?
Окружив усадьбу, крестьяне с удивлением увидели, что карбонарии весьма почтительно разговаривают с барской домашней прислугой, а затем и с Марией Ивановной, которая самолично вышла их встретить.
Пожилой крестьянин, хорошо помнивший события двадцатилетней давности, высказал другую версию: мол, сбежал Наполеон с острова, на котором его держали супротив воли, и желает таперича укрыться у барина, Дмитрия Федоровича… Тотчас подскочил другой крестьянин, который божился, что лично видел, как Бонапарт вылезал из коляски… Правда, селяне не поинтересовались у всезнающего собрата: где он ранее видел Бонапарта и как безошибочно разглядел его в рассветный час?
Наконец, к крестьянам вышел управляющий, объявив, что приехали люди графа Астафьева и полицейские из Калуги, дабы ловить разбойников, напавших на Дмитрия Федоровича.
Крепостные выслушали, переминаясь с ноги на ногу, посетовав на то, что отродясь в здешних местах разбойников не было, а таперича появились, знать не к добру…
И разошлись по избам.
* * *
Наташа почти не спала, а лежала на кровати в полудреме. Глаша, как и было приказано, сидела подле нее, не спуская глаз с молодой барыни, но бурные события прошедшего дня сказались: горничная задремала.
Наташа очнулась от голосов, доносившихся со двора. Первой мыслью, посетившей ее прелестную головку, было: «Боже мой! Схватили Константина… Нет только не это…»
Она вскочила с кровати и бросилась к двери. Глаша спохватилась, и откуда столько прыти взялось, перегородила барышни дверь своим упитанным торсом.
— Не пущу, Наталья Дмитриевна. Барин не велели-с…
— Ах, так! Значит, ты теперь на стороне моего папеньки-тирана!
Глаша, тяжело пережив прошедший день, понимая, что произошло, решительно ответила:
— Нет, барышня, не на его. Но все равно не пушу. Идите спать.
Наташа надула губки и села на кровать.
— Все, все против меня. Удавлюсь, но не пойду за графа…
Глаша перекрестилась.
— Чего удумали, Наталья Дмитриевна. Грех-то какой!
— А не грех дочь единственную за старика отдавать? А, Глаша, скажи!
Горничная замялась, она искренне сочувствовала молодой барыне.
— Да, его сиятельство слишком стары для вас.
— Вот, даже ты это понимаешь! Но только не мой папенька, впрочем, как и маменька…
Наташа вздохнула.
В дверь постучали. Глаша произнесла шепотом:
— Вы ложитесь в постель, будто спите, а я открою.
Она отодвинула дверную задвижку, в комнату вошла Мария Ивановна.
— Глаша, разбуди Наталью, с ней желает говорить полицейский следователь.
Глаша перепугалась и не могла произнести ни слова. Наконец она выдавила из себя:
— 3-а-ачем, барыня?
— Не твое дело! Буди, да поскорее! Мы ждем ее в гостиной внизу.
Мария Ивановна удалилась.
Наташа все прекрасно слышала, она села на кровати:
— Глаша, я боюсь… Чего они от меня хотят?
— Не ведаю, Наталья Дмитриевна. Может, допрос учинят: иначе зачем следователь пожаловал?
— Так и есть допрос. Но я буду молчать. — Неожиданно Наташу осенило: — А тебя уже допрашивали?
— Нет, когда же! Следователь только прибыли-с…
— Глаша, умоляю, не губи меня! Ничего не говори про поручика и письма, что ты передавала.
— Наталья Дмитриевна, я бы и так не сказала. Неужто вы думаете, что хочу быть выпоротой розгами на глазах всей усадьбы? Или того хуже, отправит меня барин на скотный двор свой век доживать. Нет, не скажу…
* * *
Наталья спустилась в гостиную. За овальным столом сидела маменька, словно каменное изваяние, папенька с заплывшим лицом и некто, видимо, полицейский-следователь.
Родители молодой барышни не проронили ни слова. Разговор начал полицейский, он откашлялся и пригласил Наташу присесть. Та села напротив маменьки, надеясь на ее родительскую и женскую поддержку. Но, взглянув на свою родительницу, поняла: выпутываться из скверной истории придется самой, никто не поможет…
