Через полчаса гости вышли и стали собираться домой.
— Полагаю, ваш отец немного устал, — сказал Харри. — Он удалился в свой кабинет.
Кларри кивнула. Харри поблагодарил ее за ужин и, прощаясь, поклонился. Уэсли посмотрел на нее своим обычным оценивающим взглядом. Кларри подумала, что он, должно быть, так же не уверен в ней, как и она в нем. Она протянула ему руку, и он взял ее как будто для рукопожатия, но затем передумал. Уэсли поднес ее руку к своим губам и запечатлел на ней легкий поцелуй. Глаза Кларри округлились. Ее пронзило возбуждение. Наблюдая за ней, Уэсли вопросительно приподнял темные брови, словно уловил происшедшую с ней перемену. Он задержал ее руку чуть дольше, чем того требовали приличия, и Кларри не отдернула ее.
Харри прокашлялся.
— Что ж, идем, старина Робсон.
— Благодарю вас за этот приятный вечер, — проворковал Уэсли и отпустил ее руку.
Кларри почувствовала странное сожаление.
— Рада, что вам у нас понравилось, — ответила она.
Он недоверчиво улыбнулся, как будто заподозрил ее в насмешке.
— С нетерпением жду завтрашнего дня.
— Мистер Робсон, — окликнула его Кларри, когда он уже повернулся, чтобы уйти. — Пару слов о моем отце. Он очень много знает об Индии и о выращивании чая. Пожалуйста, прислушайтесь к его замечаниям. Он гордец, но если вы заслужите его уважение, то, я уверена, он тоже станет прислушиваться к вам.
Уэсли хотел что-то возразить, но сдержался. Торопливо поклонившись, он отвернулся.
Затем молодые люди сбежали вниз по ступеням и кликнули своих лошадей. Кларри смотрела, как они запрыгнули в седла и рысью выехали за ворота. Слуги указывали им путь, держа в руках факелы. Еще несколько минут Кларри наблюдала за тем, как они движутся среди деревьев. Затем Харри и Уэсли повернули за склон холма и скрылись из виду.
Глава третья
Кларри проснулась рано, с тревожными мыслями об Аме и о ее сыне. Голова опять болела после вчерашнего падения, но, не обращая на это внимания, девушка на цыпочках выбралась из комнаты. Через десять минут она уже проскользнула во двор Амы и, заглядывая под низкую соломенную крышу, позвала свою старую няньку.
Прихрамывая, Ама вышла, закутавшись в шаль. У нее был изможденный вид. Кларри заговорила с ней на смеси английского и кхаси.
— Как Рамша? Камаль прислал лекарства?
Ама кивнула, устало улыбнувшись.
— Спасибо вам. Теперь он уже лучше спит. Лихорадка отступила. Но Рамша очень ослаб, кожа да кости. Боюсь, они выследят его раньше, чем он поправится.
— Здесь он в безопасности. — Кларри старалась говорить как можно убедительнее.
— Кто знает? Ловцов не беспокоит, как далеко сбежали работники. И всегда найдутся те, кто выдаст другого за несколько рупий.
— Вам не следует волноваться. Мы никому не позволим тронуть Рамшу. Несколько недель чистого горного воздуха и ваша еда вылечат его, — улыбнулась Кларри ободряюще.
Ама развела руки в стороны.
— У вас доброе сердце, госпожа Кларисса. Такое же, как у вашей матери.
Они обнялись. Кларри потрясло то, какой маленькой стала ее няня, похожая на хрупкую птичку. Когда Кларри была ребенком, она утопала в покровительственных объятиях Амы. Няня гораздо сильнее проявляла свою привязанность, чем ее собственная мать, и Кларри везде следовала за ней как тень. Много раз Камаля посылали привести девочку из дома Амы, и он отчитывал Кларри за то, что она пропадает во дворах прислуги. Но даже в детстве Кларри чувствовала важность Амы. Она была главой рода и хозяйкой подворья, поскольку у народа кхаси имущество наследовалось по женской линии. Кларри росла, принимая как должное то, что окружающие ее женщины пользуются уважением и занимают достойное положение. Отец поощрял в ней самостоятельность и никогда не стремился ограничить ее интересы только домашними заботами. При наблюдении за другими англо-индийскими семействами Кларри всегда поражало то, какой ограниченной и скучной была в них жизнь женщин.
Возвращаясь назад в Белгури, Кларри продолжала размышлять на эту тему.
Неожиданно от деревьев слева от нее отделился всадник. Вздрогнув, девушка натянула вожжи. Она узнала гнедого жеребца и мускулистую фигуру наездника еще до того, как смогла различить его лицо в полумраке. Это был Уэсли.
— Что вы здесь делаете? — спросила она удивленно.
— Ищу вас, — ответил он прямо. — Я подумал, что вы, должно быть, выехали на утреннюю прогулку. Где вы были?
Кларри, растерявшись, медлила с ответом.
— Просто каталась.
Уэсли подъехал ближе. Их лошади заинтересованно ткнулись носами друг в друга.
— Не желаете еще покататься? — предложил он. — Встретить восход солнца?
Ощутив возбуждение, Кларри кивнула.
— Охотно. С вершины Белгури открывается прекрасный вид. Следуйте за мной, и я вам покажу.
Они поехали вверх по склону сквозь густые заросли деревьев, огибая забор подворья и пробираясь по извилистой тропинке, которую Кларри знала как свои пять пальцев. Через двадцать минут пути они выехали на прогалину, которой заканчивалась тропка. Перед ними возвышался скалистый утес. Кларри спешилась и привязала Принца к кусту.
— Если мы сюда заберемся, то увидим солнце над Гималаями. Тут придется карабкаться. Хотите идти дальше?
Уэсли удивленно поднял брови.
— Конечно, если вы справитесь…
Он осекся, встретив ее насмешливый взгляд.
Не дожидаясь, когда он спрыгнет с седла, Кларри направилась к камням и влезла на первый валун.
— Поспешите, если хотите застать рассвет, — окликнула она его.
Отсюда и дальше нужно было карабкаться на высокие камни, чередующиеся с ненадежными осыпями, кое-где поросшими низким кустарником. Спеша забраться наверх, Кларри оступилась и ухватилась за маленький куст. Она вскрикнула от боли — ее перчатку для верховой езды пронзил длинный шип, воткнувшийся в ладонь. Отпустив растение, девушка съехала назад, обдирая колени под бриджами. Уэсли остановил ее падение, бросившись вперед и прижав ее к земле.
Они лежали, тяжело дыша. Уэсли навалился на нее своим атлетическим телом. Кларри ощутила его теплое дыхание на своей щеке. Ее сердце неистово колотилось, и она чувствовала биение сердца Уэсли. Никто из них не шевелился.
— Вы поранились? — спросил Уэсли наконец.
— Да… Я схватилась за колючий куст, — выдохнула девушка.
— Дайте я взгляну.
Уэсли отстранился, чтобы осмотреть ее руку. Он осторожно снял перчатку. Острие шипа осталось в коже.
— Не шевелитесь, — приказал он.
