Да, странно Любаве было сознавать волнение, которое испытывала она, думая о судьбе Боратынского. Случайный знакомый, он сделался ей очень дорог. Жаль было бы увидеть его в темнице или узнать, что жизнь его загублена, что завтра, быть может, его не станет…
— Ах! — Любава вздрогнула. — Что за мысль? И почему?..
«И почему я так дрожу из-за этого»? — хотела спросить она себя.
Но ответ был уже ей ясен, хотя она и не признавалась себе в этом напрямую. Любава влюбилась. Так глупо и, быть может, вовсе безответно. Он ведь даже не знает, что она девица? Глупо, да, истинно глупо! И что же тут поделаешь?
Вздохнув, Любава повалилась на кровать.
— Вот так-так! Из огня да в полымя. Стоило ли бежать от супружества для того, чтобы влюбиться? Да нет, какое там. И вовсе я не влюблена! Гиль [1] какая…
В назначенный день девушка прибыла к дому графини. Ее, как и обычно, сопровождал Федор, который страх как недолюбливал прислугу ее тетки! Он всю дорогу ворчал, что незачем им тут бывать и что он не удержится и, верно, наваляет этим дуракам-лакеям и шутам-скороходам.
— Успокойся, Федор, — твердила Любава. — Ты пойми, что мне теперь в моем положении тетушка — первая опора. На мое счастье, я нашла ее. Благодаря тебе, заметь! — прибавила она. — Ежели бы не твой характер, как знать… Я бы и не вспомнила про нее и уж не пошла бы ее искать, это точно. Случай, которым грех не воспользоваться!
— Ну только из того, что вам это надобно, терплю, — все говорил и говорил Федор.
— Эх, добрый же ты человек! — улыбаясь, сказала Любава.
— Да уж это верно…
Тетка все исполнила, как и намеревалась. Платье и все прочее уже ждало Любаву.
— Ну что скажешь? — спросила ее довольная графиня, заведя девушку в комнату, предназначенную для нее.
На кровати лежало роскошное белого атласа платье, сшитое по самой последней моде.
— Платье сшито было для меня, так что теперь на тебя его надо будет немного подогнать. Тут уже и портнихи, и девки ждут.
— Тетушка! — испугалась Любава. — Зачем же вы мне отдали такое красивое платье? Можно было найти и попроще…
— Вот еще! — возмутилась Агния Петровна. — Для моей племянницы — и попроще! Ты ведь даже и не знаешь, что за люди соберутся у меня нынче… Попроще, вот еще… — бормотала она.
Меж тем Любаву уже принялись одевать. Сначала парик, чулки, туфли, нижнее платье, корсет. Потом пудра, от которой девушка расчихалась. Затем уже и платье — чудо портновского искусства!
— Вот теперь никто не усомнится в том, что наше семейство — самое красивое! Хотя ты и худа, но в тебе много изящества и лицо твое весьма интересно. Ты не похожа на здешних девиц и привлечешь к себе множество взоров, когда сама того пожелаешь.
— Нужно ли множество-то? — спросила Любава. — Не достаточно ли одного, но самого дорогого?
Графиня рассмеялась:
— Ты так еще юна, дитя мое! Одного пока тебе еще взора достаточно, вот как! Ничего, пройдет время, и ты будешь ценить всякий взор, устремленный на тебя. В восемнадцать лет я почитала так же, как и ты… Но замужество излечило меня от заблуждений!
— Как жаль… — произнесла Любава.
— Вот уж ничуть! Впрочем, ежели тебе повезет и твой супруг окажется таким человеком, что ты вокруг себя и смотреть не захочешь…
— То есть если и он и я будем равно любить друг друга…
— Можно и так сказать, — лукаво сказала Агния Петровна. — Но сие весьма редкий случай! Желаю, чтобы тебе таковой достался, моя дорогая, — прибавила она.
Агния Петровна принимала у себя самое изысканное общество, ближайших своих друзей. Но никак она не предполагала, что нынче ей будет нанесен еще и тайный визит. В то время, как гости собирались, а сама графиня Болховская занималась племянницей, к дому с черного хода подъехала темная карета. Слуга, спрыгнувший с запяток, почтительно отворил дверцу, склонившись в три погибели перед хозяином. Тучная темная фигура вынырнула из глубины экипажа и, не торопясь, проследовала к двери, которая тут же распахнулась перед ним, и гость беспрепятственно вошел в дом. В доме он следовал хорошо знакомым ему путем. Никто не смел ни остановить его, ни спросить о чем-либо. Человек прошел в комнату, дорогу к которой он будто бы хорошо знал, отворил дверь и, войдя, уселся в кресло, будто специально для него поставленное. Прислуга побежала за графиней.
Любава увидела, как дворецкий тетушки, войдя, что-то зашептал ей на ухо, закатывая глаза. Агния Петровна тут же, не медля ни секунды, бросила Любаве:
— Подожди меня, я скоро, — и поспешно вышла.
Дворецкий последовал за ней.
Что же это был за человек? Вы, верно, удивитесь, ежели узнаете, что это был не кто иной, как всесильный и могущественный временщик Эрнст Иоганн Бирон [2]. Недаром графиня хвастала племяннице, что пользуется его благорасположением. Более того, Бирон покровительствовал графине за то, что она, будучи женщиной легкой и не обремененной излишними моральными принципами, способна была выполнять различные поручения самого сомнительного свойства. Агния Петровна, в сущности, была не злой персоной, без лишнего воображения. Посему она мало себе представляла последствия своих поступков. К тому же она полагала, что первый долг каждого человека заботиться о самом себе, а уже после о других. Такие люди бывают ценны при любом правлении, хотя доверять им можно только до той поры, пока власть и сила твоя незыблемы.
Вот и теперь Бирон приехал к графине для того, чтобы дать ей некое поручение. Она должна была сойтись с одним дворянином, которого подозревали в измене, и выведать намерения оного. Изложив сей план, Бирон спросил ее, коверкая русские слова, как делал это он на протяжении всей своей жизни:
— Что нынче у тебя за праздник?
— В честь племянницы, сударь, — ответствовала Агния Петровна, потупив глаза, но при этом лукаво улыбаясь.
— Как звать девицу?
— Любовь Николаевна Багрова.
— Что? И хороша твоя племянница? — спросил герцог.
— Не дурна. Впрочем, в нашей семье все женщины хороши собою.
— Верно… Жаль, — нахмурился Бирон, вздохнув совсем по-свойски, — что моя бедная Гедвига не такова…
— Но она умна, — возразила графиня.
— Что для женщины ум? Первое — красота… Несчастная горбунья, — покачал он головой.
— Нет, сударь, ум предпочтительнее даже для женщины. Вот увидите, — усмехнулась Агния Петровна, — когда полетят головы многих, ваша милая дочь выберется целой и невредимой и займет недурное положение в обществе.
— Ну наши головы полетят еще не скоро, — прищурился Бирон. — Особенно ежели вы выполните мое поручение…
